Быстрый доступ:

Перейти к содержанию (Alt 1) Перейти к навигации первого уровня (Alt 2)

Дели
Урваши Буталия, писательница и издательница

Урваши Буталия

Портрет Урваши Буталии; у неё длинные волосы и она улыбается, глядя в камеру © Urvashi Butalia Точные прогнозы о возможных долгосрочных последствиях COVID-19 сделать практически невозможно. Во всех странах мира болезнь вызвала экстренную ситуацию в здравоохранении. Кроме того, это очень серьезное событие и с политической точки зрения. Политики высказываются на тему пандемии чаще, чем эксперты или даже министры здравоохранения.

По всем каналам распространяется огромное количество информации о болезни. Ежедневно обновляются сводки о числе случаев, ведутся дискуссии о применении аппаратов ИВЛ или среднем возрасте пациентов, и так далее. Дело не только в том, что мы очень мало знаем о новом вирусе — дело в том, что нередко информация оказывается ложной, а правда замалчивается. Тоталитарным режимам, и даже тем, которые выдают себя за демократические, представилась прекрасная возможность скрыть реальный масштаб проблемы. Именно так поступал Китай в самом начале и США до недавнего времени. Расцветают нелепые слухи; например, неделю назад в Индии было объявлено, что болезнь могут вылечить звуковые колебания в определенную фазу луны, или даже питье коровьей мочи. Или, например, утверждалось, что болеют только прибывшие иностранцы, а разойтись по стране вирус не может. Так было и в Италии в начальной фазе, когда козлами отпущения объявили китайцев. В Индии подобная идея приняла иную форму: индийцы поздравляют друг друга с тем, что болезнь не «индийская», а «иностранная». Вирус проявляет себя не только на уровне физического поражения организма. Он приведет к целому ряду глубоких политических последствий — например, укреплению националистического сознания в нашем сильно глобализированном мире.

Кроме того, в Индии, например, еще резче проявились классовые различия. В то время как я пишу эти строки, сотни тысяч работников неорганизованного сектора теснятся у границ моего родного города Дели, пытаясь вернуться в свои деревни. Это люди, от которых мы — средний класс и богатые — зависим во всех сферах нашей жизни: это строители, кровельщики, курьеры, мастера по ремонту телефонов, мойщики автомобилей и многие другие. В городе нет для них работы, потому что все закрыто. Хозяева жилья выставили их на улицу, работодатели испарились, и, в принципе, никому нет до них дела. У них нет еды и воды, а перед лицом опасности они беззащитны, потому что социальное дистанцирование или даже ношение масок в их случае невозможны. Карантин — это роскошь, которую могут позволить себе богатые. Бедные остались ни с чем. Я то и дело спрашиваю себя: неужели нельзя было поступить гуманнее? Разве государству не было ясно, что произойдет ровно то, что произошло? Или ответственным лицам было все равно? Ведь наверняка не так трудно организовать автобусы, чтобы люди могли уехать, или предоставить им еду и крышу над головой. Во времена этого кризиса высший приоритет имеет, без сомнения, жизнь людей. Но в нашем контексте нужно задаться еще одним вопросом: жизнь каких именно людей?

Есть и еще один вопрос, над которым нужно задуматься. Подобно тому, как экономический локдаун связан с негативными последствиями для бедных, кризис в долгосрочной перспективе окажет влияние и на положение женщин. По сообщениям из Китая, Малайзии или Индонезии ясно уже сейчас, что домашнее насилие учащается по мере роста напряжения и страха. Телефоны экстренной помощи работают в ограниченном режиме, так как ресурсы нужны на случай более масштабных экстренных ситуаций. Даже когда женщины хотят сообщить о факте насилия, им не всегда это удается. Работающие женщины, которые теперь должны оставаться дома, вынуждены справляться с двойной нагрузкой — в быту быстро происходит откат к старым традициям, согласно которым женщина единолично отвечает за домашнее хозяйство. Во всем мире статистика, отражающая положение работающих женщин, очень скупа. Как будет развиваться их ситуация? Перемещения по стране ограничены — они не могут вернуться домой. Нет источника дохода — они не могут посылать деньги семьям. Как известно, 95% сестринского персонала во всем мире — женщины. Они на линии фронта, они подвергаются непосредственной опасности. Но пока все государства стараются обеспечить оборудование, необходимое для лечения пациентов, никто из нас не задается вопросом: а кто позаботится о сестринском персонале? И если маски и защитные костюмы столь важны, то не менее важны и прокладки для медицинских сестер. Если магазины закрыты, где покупать прокладки? Почему они никогда не входят в состав аварийных аптечек? Когда закрылись фабрики, прекратилось и производство контрацептивов. Чем это обернется для женщин?

Думаю, мы можем задаться всеми этими вопросами, потому что в наши дни знаем об инфекционных болезнях больше, чем раньше. Мы больше знаем о том, как связаны заболевания и экономические системы, правительства, свобода слова. Никогда раньше свобода слова не была столь важна. В такие времена, как сейчас, ничего нельзя заметать под ковер. Нам нужны прозрачность и критичность, надо учиться друг у друга. Разумеется, правительства обмениваются опытом и заключают друг с другом соглашения о взаимопомощи — но делают это очень осторожно и неуверенно. По инерции мышление все еще идет по старым рельсам: актуальна демонстрация власти. У наших носителей политических решений, очень склонных к авторитарному стилю правления, появилась идеальная возможность укрепить свою власть, усилить контроль и добиться от людей большего послушания. Почему наши политические лидеры не обсуждают публично различные модели, реализуемые в отдельных странах, не сравнивают, например, японскую стратегию с британской или индийской? Разве мы не могли бы учиться у других?

Многие задаются вопросом, примут ли теперь идеи глобальной солидарности новую форму. Я не уверена. Разумеется, я на это надеюсь, но, честно говоря, не вижу ничего особо обнадеживающего. Странно думать, что можно в один момент закрыть все границы, а в другой просто взять и открыть их! Да, мы все в одной лодке: бедные, богатые, белые, черные. Как сказала одна моя подруга из Италии: «Мое поколение белых итальянцев впервые может хотя бы отдаленно представить себе, как ощущается расизм». Возможно, мы все научимся лучше понимать, что такое классы и другие формы различий между людьми. Также это время может помочь нам — особенно среднему классу, обеспеченным и богатым — пересмотреть свое бездумное, излишнее потребление, начать жить в большей гармонии с природой и лучше осознавать свои привилегии. Впрочем, я сомневаюсь, что наши политические лидеры добровольно отодвинут на задний план собственные политические амбиции, а на передний план хотя бы в этот единственный раз поставят людей. Все время своего правления они этого не делали, с чего бы им начинать сейчас?

Переосмысление на уровне межчеловеческого взаимодействия, за счет восстановления контакта с природой и нахождения нового баланса в жизни, произойдет, на мой взгляд, лишь в ограниченном объеме. Конечно, я буду рада изменить свою точку зрения. Я думаю, мы будем постепенно все больше и больше возвращаться к старым моделям поведения. Кроме того, условия будут ухудшаться, так как политические решения, принимаемые во время чрезвычайного положения, наверняка зададут тон политическим решениям, принимаемым в обычной жизни. Для диктатур это золотые времена — можно добиваться от подданных подчинения и вырабатывать у них стадное поведение, в рамках которого задаваться критическими вопросами — это преступление, а покорность — высшая цель. Помню, что многие соседи спрашивали меня, почему я, в отличие от остальных, в день, когда наш премьер-министр инициировал добровольный карантин, не стала стучать кастрюлями и сковородками, чтобы «прогнать» вирус. Какой умный выбор слов: «добровольный» в сочетании с «карантином».

Можно ли ожидать изменения самосознания у индустриального сектора? И на этот вопрос тоже непросто найти ответ. Если смотреть по его прошлым делам, это представляется крайне маловероятным. Индустриальный сектор пока еще ни о чем публично не оповестил, хотя сейчас для этого наиболее подходящий момент. И он уж точно этого не сделает, когда кризис минует.

В одном я совершенно уверена: малые предприятия, испытывающие трудности, как, например, наше независимое издательство, однозначно не выживут. И хотя мы всего лишь маленькая точка на бизнес-горизонте — если умолкнут такие голоса, как наш, то общества и мир утратят и центральный нерв жизни. Наш голос — это голос маленьких угнетенных людей, который бросает вызов господствующему нарративу и подрывает его. Мир, в котором доминирует только такой нарратив, не стоит того, чтобы в нем жить.