Топика иной культуры:
риторические правила взаимопонимания

Попросите любого русского назвать первую ассоциацию на слово «отцы» – и в 99% в ответ вы услышите «дети». А что скажут немцы и американцы? Что общего в новогодних обращениях Путина и Меркель? Доцент филологического факультета МГУ В.В. Смолененкова рассказала, как выявить в чужих высказываниях ценности и приоритеты говорящего, и попутно предложила лёгкий способ предотвратить панику вокруг крушения рубля.

Отсутствие взаимопонимания между людьми или народами практически всегда имеет аксиологическую природу. Поступки человека или сообщества, совершаются под воздействием эмоций, рассуждений или же того и другого одновременно. Но и наши эмоции, и наши рассуждения строятся на ценностях – таких свойствах предмета или явления, которые субъект воспринимает как важные для себя. Например, образование – ценность, потому что оно позволяет нам возрастать интеллектуально, духовно, физически и становиться зрелой личностью. В эмоциональном выборе в конечном итоге тоже лежит бессознательная тяга к какой-то ценностной характеристике объекта нашей любви: цвету глаз, доброте, чувству юмора и т.д.

О ценностях мы постоянно «проговариваемся» в речи, и существуют методы анализа, позволяющие выявлять в тексте аксиологию человека или народа. Во-первых, достаточно взглянуть на состав тем, а еще точнее – предметов речи, о которых создаются тексты разными людьми и народами. Полезно бывает посмотреть на рубрикацию главных газет, новостных выпусков или, скажем, конституции. Например, анализ текстов конституций стран Европы обнаруживает, что универсальными ценностями для европейцев являются свободы человека, культура, равенство, семья (есть во всех текстах). А вот демократия, независимость или собственность упоминаются далеко не всегда, например, демократия ни разу не упомянута в бельгийском основном законе (это не значит, что ее там не ценят, но это отсутствие знаковое).

Или сравним, к примеру, новогодние выступления А. Меркель и В.В. Путина. На первый взгляд, это диаметрально противоположные, даже полемические речи. Но, выписав список тем и ценностей, которые просвечивают сквозь текст, мы понимаем, что выступления весьма схожи по целям и идеям. Обоим ораторам важно показать основания единства нации (в немецкой версии – это угрозы, европейские проблемы, ценности демократии; в русской – семья, традиции), нацеленность на достижения в будущем, способность побеждать путем совместных усилий (Олимпиада в России и победа немецкой сборной на Чемпионате мира по футболу). Обусловлено это, кстати, отчасти христианско-античным базисом обеих культур, отчасти самим жанром новогоднего обращения.

Важна очередность и контекст предмета речи в изложении: новость, которую нам подали первой в новостном выпуске, всегда имеет более высокую значимость, чем пятое или шестое сообщение, в которых обычно говорится о рождении белого тигренка в каком-нибудь зоопарке. Этим можно здорово манипулировать: подайте новость о крушении национальной валюты пятой, и паники будет меньше.*

Самый простой способ указать на ценность – назвать ее вместе с прилагательным или глаголом с позитивной семантикой: «мы будем содействовать установлению мира во всем мире» и т.п. Более частый, но хуже рефлектируемый обывателем способ – использовать целевые и причинные союзы и предлоги: «во имя», «ради», «с целью» и т.п. Такие конструкции дают явный сигнал о ценностях в системе ценностей говорящего. Отличный способ выразить и навязать свои ценности – метафоры, особенно связанные с темами смерти-жизни, света-тьмы, мужского и женского начал. Тут вспоминается и «рак коммунизма» – расхожая фраза американского политического дискурса периода холодной войны, и «ось зла» из недавнего прошлого. Правда, одно и то же сравнение, лежащее в основе метафоры, разными народами воспринимается по-разному. Скажем, в русской народной культуре медведь – почитаемый зверь, царь леса, защитник слабых. Именно поэтому с мишками у нас спят дети, мишка дважды становился символом олимпиады, на эмблеме крупнейшей партии страны тот же узнаваемый силуэт. А вот в англо-саксонской традиции медведь воспринимается как крайне опасное и агрессивное животное, скорее как гризли, чем как спокойный бурый медведь.

Есть и собственно риторический способ обнаружения ценностей: восстановление не проговариваемых, но используемых посылок в структуре аргумента, без которых доказательство рушится («Кушай кашу, будешь, как папа». Опущенная посылка: «быть таким, как папа, хорошо», «папа» – ценность). Проделывая такой анализ текста, филологи и лингвисты, получают возможность составлять карту ценностей их автора, а если смотреть сразу несколько текстов, объединенных по какому-то принципу (эпоха, культура, тематика), то можно увидеть особенности аксиологии того или иного сообщества.

Иерархия, а не перечень

Сравнение составов ценностей разных эпох и культур обнаружит их значительное сходство: все хотят быть здоровыми, любимыми, сытыми (обратное даже помыслить нелепо). Люди и народы отличаются не столько составом ценностей, сколько их иерархией и характером сцепок. И выспаться, и вовремя прийти на работу – хорошо, любой под этим подпишется, но каждое утро каждый человек делает выбор, т.е. отдает предпочтение одной из этих важных для него ценностей.

Внутри риторики есть особая область знаний – топика, которая накапливает знания и изучает систему ценностей, включая приоритеты, тех или иных сообществ. Античные риторы стали накапливать знания о том, куда направляется наша мысль, если мы хотим сказать речь на ту или иную тему: о любви, дружбе, войне и т.д. И эти традиционные для данного сообщества ходы мысли они назвали топосами, т.е. буквально «местами», местами, куда «уходит» мысль в поисках убедительных или приемлемых для данной аудитории утверждений. В основе каждого топа, или общего места, (лежат две соотнесенные категории, которые вырабатываются опытом представителей определенной культуры. И именно потому, что опыт у разных этносов разный, связки будут различаться в разных традициях. Например, если вы попросите в любой русской аудитории дать первую ассоциацию на слово «отцы», 99% в ответ выкрикнут «дети». Так происходит благодаря тому, что всякий русский человек обязательно читает в рамках школьного курса роман «Отцы и дети» И.С. Тургенева. Если я задаю тот же вопрос американской аудитории, то они обычно кричат «основатели» по вполне прозрачным историческим причинам, а вот китайцы говорят «деды». Несколько опрошенных немцев либо затруднились с ответом, либо сказали «матери». Это не значит, что в русском сознании отцы не связаны с матерями или дедами – такие связки тоже есть, но они менее приоритетны, чем в других культурах.

Прочесть европейца как китайца

Как постичь логику чужого культурного кода, если ты не лингвист и не культуролог? Прежде всего, надо вчитаться в ключевые тексты носителей этой культуры. Это надо делать и потому, что тексты отражают, и потому, что тексты формируют эту систему ценностей. Ключевые тексты в большинстве культур изучаются в школе, поэтому если вы, скажем, журналист, пишущий о какой-то стране, вы обязаны прочитать школьную программу по литературе этой страны. Скажем, русская востоковедческая школа, признанная одной из самой сильных в мире, требует от студента изучить за годы обучения в университете, помимо прочих вузовских дисциплин, все те тексты, песни, стихи, учебники по математике и природоведению и т.д., которые слышит и читает китаец, японец, араб в свои дошкольные и школьные годы. Задача – усвоить систему общих мест чужой культуры во всей ее целокупности.

Приведу забавный пример, демонстрирующий отличие систем ценностей близких европейских христианских народов. В начале 2000-х мне довелось учиться в Швеции. На одном занятии, преподаватель попросил каждого студента сказать одно слово, которое возникает в сознании как синоним к слову «закон», а второе как антоним к нему же, т.е. дать пары соотнесенных понятий. И вот на доске стали вырастать два столбика: в одном оказывались слова «закон», «безопасность», «честность», «развитие»; в другом – «беззаконие», «страх», «стагнация», «коррупция» и т.п. Когда очередь дошла до меня, то я, полагаясь на свой культурный опыт, выдала пару «милость и справедливость». Русский человек, воспитанный на идеях «Слова о законе и благодати» митрополита Иллариона (XI в.), текстах Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого, обязательно выдаст эту пару. Шведский же преподаватель очень удивился этой связке понятий и застыл в недоумении. То, что справедливость окажется в столбце с законом и порядком, его не смущало, но как могла «милость» оказаться в одном столбце с «преступностью и страхом» – отрицательным полюсом преподавательских рассуждений? Его рука не поднялась ее туда вписать. Потребовались мои пояснения. Я рассказала, что в русской культуре справедливость не является высшей категорией. Она положительная ценность, но подчинена ценности любви, милости, сострадания. Между ветхозаветным «око за око, зуб за зуб» и новозаветным «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» православная русская культура традиционно выбирает второе. Можно вспоминать многочисленные русские народные пословицы о том, что любовь выше закона, можно припомнить строки А.С. Пушкина о милости к падшим в стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…». Воспитанный на этих текстах в школе, русский человек делает свой нравственный выбор в повседневной практике исходя из этого приоритета. Мне вспоминается и масса судебных дел конца XIX века, когда выдающийся русский адвокат Ф.Н. Плевако апеллируя к милости, которая выше закона, из раза в раз добивался в суде присяжных помилования убийц и воров; русская традиция относиться с заботой к побежденным, традиция прощеного воскресенья и многие другие наши обычаи.

Удивителен и тот факт, что после того шведского занятия ко мне подошел мой сокурсник – лютеранский пастор, который высказал восторг по поводу того, что я простая русская девушка сказала такие неожиданно важные мысли. Он даже, шокировав меня тем, поцеловал мне руку. Из всех присутствовавших на том уроке только у нас вдвоем оказались общие топы и приоритеты в системе ценностей именно потому, что нас с ним связывал текст Библии.

Итак, каждая культура имеет свой генетический аксиологический код, который не лучше и не хуже других – он просто иной, отличный. Риторика учит, что, во-первых, невежественно оценивать одну культуру мерками другой, во-вторых, понять другого можно только изучая его топосы, зашифрованные в культурном наследии. Именно эту цель, как мне представляется, и решает добрая традиция проводить симметричные года культуры в странах нашего многоликого мира.

*О приемах навязывания оценок через соседство не связанных текстов написано довольно много, например: Данилова А.А. Манипулирование словом в средствах массовой информации, М, 2009; Рока Й. Типология стиля текстов массовой информации (на материале советской, венгерской, английской, американской и французской газет): Дисс. … канд. филол. наук. М.: МГУ имени М.В. Ломоносова, 1977.