Страх

Арнольд Гискин

Я старый. Он старый. Ты старый.
С этим ничего не поделать. Это как приговор. Вокруг молодые, красивые, а ты – старый.
Тебе пятьдесят, шестьдесят, шестьдесят пять, семьдесят, далее по списку.
Это много, это и вправду очень много.
У тебя там в анамнезе какие-то достижения, дети, работы, награды, победы и поражения, но сейчас это ничто. Ты просто старый.
Твое мнение – тоже ничто, просто потому что ты старый, но при этом не Уоррен Баффет (Эйнштейн, Билл Гейтс, Спилберг, Махатма Ганди, – выбирайте сами).
Впрочем, даже если ты Ганди, то «мир изменился», «дедушка Махатма, в твое время не было интернета, ты ничего не понимаешь».
Мне дочка сказала: «Пап, вы первое поколение, которое вступает в этот возраст относительно здоровыми, с ясной головой (кажется, при этом она криво улыбнулась). И мы хоть посмотрим на вас и увидим, каково это. И у нас будет пример».
 
Я пример. Пример в чем? В том, что не знаю, что с этим возрастом делать?
И здоровье.
Оно вроде в норме.
Но ведь все говорят, что завтра я начну разваливаться.
Или даже уже сегодня.
И медицина. Она, конечно, есть. Но как врачи будут относиться ко мне через год, два, пять, десять лет?
Я вижу, с каким презрением смотрят на пожилых «профессиональных пациентов» в поликлиниках и больницах.
 
 
Проводится пенсионная реформа.
С одной стороны, я должен стать пенсионером через два года, с другой – мне даже страшно произносить слово «пенсионер».
Почему-то я уверен, что все мужчины моего возраста и старше в той или иной степени испытывают часть этих страхов.
Что они делают? Как справляются? Существуют ли новые способы «жизни после 60»?
Или традиционное «быть ближе к земле», строить дом, воспитывать внуков и постепенно готовиться к переходу в неживое состояние – единственный верный путь?
Я говорил об этом, об отношении к «возрасту дожития», со своими ровесниками, с теми, кто старше и чуть младше.
С теми, кто проживает это время по-разному.
С теми, кто решается как-то изменить свою жизнь, и теми, кто считает традиционный путь единственно возможным.
 
Я спрашивал людей моложе и сильно моложе об отношении к пожилым мужчинам и получал в основном вежливые отговорки.
 
И, прежде всего, я спрашивал о страхах себя и старался честно их отрефлексировать.
 
Около тридцати(!) процентов населения страны — люди предпенсионного и пенсионного возраста. От того, как мы себя будем чувствовать, во многом зависит самочувствие страны.
 
II
 
Мне пятьдесят девять.
Почти десять лет я нахожусь в некоторой растерянности.
Дети выросли.
Работа больше не дает большого количества адреналина.
 
Лет семь назад меня вдруг перестало все устраивать — до абсолютного недовольства собой. Своими делами. Своими поступками.
И я решил соглашаться на самые необычные предложения.
В последующие два дня мне позвонили два человека.
Первый предложил пройти кастинг в шоу, в котором нужно испытывать самодельные джипы, мотоциклы, самолеты, лодки, даже подводные лодки и рассказывать об этом телезрителям.
Второй человек предложил снять фильм-путешествие.
Не очень верил в эти затеи, но согласился (потому что обещал себе соглашаться).
В результате я провел удивительный год.
С путешествиями, приключениями, почти круглосуточной работой, бешеной усталостью.
Чувствовал ли я тогда это счастье? Вернее, так — понимал ли я тогда, что это счастье?
Нет.
Это была клиническая депрессия, от которой не спасала даже очень трудная работа.
Потом год антидепрессантов.
Потом…
Я не знаю, как описать это «потом». Я создавал какой-то движ вокруг, хотелось оторваться от всего старого, побыть какое-то время без точек опоры, совсем на открытом ветру.
Это получилось.
И привело к состоянию полного ноля.
Или даже минуса.
Потом опять ноля.
Потом начались проблемы со здоровьем, угроза онкологии.
Догнало безденежье — сорвались все проекты и все заработки.
И я совсем скис.
 
В какой-то момент мне пришлось задать себе очень жесткий вопрос: «ты хочешь жить или нет?»
Когда находишься в пограничном состоянии, ответить непросто.
Но, похоже, я очень жизнелюбив.
И я стал постепенно «вытаскивать себя за волосы из болота».
И мне очень помогали.
Знакомые и незнакомцы.
Близкие и очень близкие люди.
Возились, как с маленьким ребенком.
И я постепенно ожил.
 
Ожил со странным ощущением, что мне есть, что терять.
И почему-то вместе с этим включился страх.
Страх будущего.
 
III
 
Еще внимательней стал присматриваться к тому, как живут мои ровесники.
И понял, что женщины лучше приспособлены к старению.
Может быть, гормонально подготовлены, а может быть, те перемены, что сейчас происходят с мужчинами, уже произошли с женщинами в конце двадцатого века?
 
Кто выигрывает?
В выигрыше всегда «традиционщики».
Особенно обеспеченные.
Дом, сын, дерево.
И тщательно выстроенные семейные отношения.
Где семья — защита, тыл, крепость.
 
Мой приятель N — москвич. Сильно за пятьдесят.
Набор материальных ценностей советского типа: квартира, дача, машина.
Разве что машина не жигуль и дача не избушка на шести сотках.
 
Жена, дочь двадцати пяти лет, зятя и внуков пока нет.
N работает небольшим начальником в медийной сфере и все свободное время проводит на даче. Мастерит. Рукоделит. Строит.
 
Он человек строгих моральных принципов и не может согласиться ни с одним из «новомодных» течений.
Его активно не устраивает «толерантность», «феминизм», Грета, «непоротое поколение».
Попивает, конечно.
 
Похожих знакомых и друзей у меня много.
И в Москве, и в провинции.
Эта модель жизни до сих пор отлично работает.
Семьи патриархальны, устойчивы, обеспечены.
Дети довольны — есть перспективная ликвидная недвижимость и надежный тыл.
Рыбалка, строительство, заготовки на зиму — продолжите список сами, он давно известен.
 
И конечно, это самый достойный, комфортный и социально одобряемый способ умереть.
 
А что неодобряемо?
В фильме «Счастливый» немецкой режиссерки Каролин Генрайт сюжет прост: папа режиссерки (шестидесяти примерно лет) завел в Таиланде невесту, собирается жениться и планирует провести остаток жизни в любви, сексе(!), заботе.
Сквозь беспокойство Генрайт за отца чувствуются некоторое презрение, недовольство и даже стыд: «ну что ж ты за дурак такой, вел бы себя как все и умирал бы достойно!»
 
Есть такая парадигма — мужик должен достойно помереть.
Когда-то я читал рассказ о приехавшем в Москву из Сибири человеке. Человек этот остановился у друзей, ночью ему стало плохо, друзей беспокоить не стал, утром выяснилось, что инфаркт, спасти не удалось.
Автор восхищался настоящим сибирским мужиком и его смертью, полной достоинства и нежелания причинять хлопоты.
Мне почему-то кажется, что и вчера, и сегодня общество ждет, что мужчины в последние годы (пару десятков последних лет) жизни должны только «выглядеть достойно» и не причинять хлопот.
Малейшая экстравагантность, отход от традиционного образа считывается обществом как «блажь».
В этом, что удивительно (нет, не удивительно, здесь смайл), единодушны как самые упоротые домостроевцы, так и отчаянно продвинутые феминистки.
- Что у тебя там, старичок? Нереализованные мечты? Возьми палочку, ножик — строгай.
- Что-что? Сил еще много? Возьми деревяшку, пилу — пили.
- Что, хочется чего-то другого, нового? На рыбалку! На рыбалку с новой удочкой!