Разговорный час – колонка о языке
О достоинствах масок

Овладеть новым языком на таком уровне, чтобы умело писать на нем, – некий подвиг, который, может привести в определенном смысле к «освобождению». Эрнану Д. Каро знакомы эти чувства. Для него иностранный язык стал словно «второй кожей».

Эрнан Д. Каро

Что же означает – особенно для тех, кто взял в руки перо, - «принять новый язык»? Румынский философ Эмиль Чоран, который в 34 года отказался от своего родного языка, и с тех пор публиковался только на французском, однажды сказал, что такой шаг был бы «самым трагичным событием, которое только может случиться в жизни писателя – и никакие катастрофы в истории не сравнятся с ним!». Венгерская писательница Агота Кристоф, которая в 21 год была вынуждена бежать в Швейцарию, рассказывала тогда о трудностях в работе с французским языком, на котором она писала все свои произведения: «Здесь начинается моя борьба за покорение этого языка, долгая, ожесточенная борьба длиною в жизнь».

Приобщение к культуре

Верно подмечено. Но я, который вырос в испаноговорящей среде, и уже будучи взрослым решился попробовать себя в роли писателя на немецком языке, не стал бы так сильно сгущать краски. Но, конечно же, мне, в отличие от Чорана, Кристоф или Клауса Манна, немецкого писателя, который во время Второй мировой войны смог заново раскрыть себя в английском языке, не хочется и не нужно разрывать связи с прошлым. Мне лишь хотелось привнести в свою жизнь какую-то новую – немецкую – культуру. И все же, не всегда все было легко и просто. Есть те, кто в немецком обществе не очень радушен по отношению к людям, которых принято считать «чужаками» в Германии, даже если эти самые «чужаки» настроены открыто по отношению к стране и стремятся узнать что-то новое. И к тому же язык! Как же часто я сталкивался с тем, что мое желание писать по-немецки превращалось в мучительную пытку, в ту самую «ожесточенную борьбу»? Но поскольку ни самой Германии, ни немецкому языку еще не удалось свести меня с ума, я бы сказал, что, в общем и целом, этот эксперимент удался.

Связан и освобожден

Что касается моих попыток «приобщения» к новому языку, то самое первое, что я испытал, было чувство освобождения. Правда, в виде некого своеобразного парадокса. Нередко в процессе поисков удачной формулировки мысли немецкий язык оказывался для меня смирительной рубашкой, в которой я мог лишь неловко и с осторожностью передвигаться. (Впрочем, разве не всем людям, которые сочиняют, знакомо это чувство, когда язык, даже их родной, часто превращается в оковы?) В то же самое время, как это ни странно, в немецком языке я часто ощущаю себя не так неловко и стесненно, чем когда мне приходится писать – и даже говорить – на родном языке.

Мои немецкие друзья рассказывали о схожих эмоциях, которые испытывали, когда учили иностранный язык, и они полагают, что их собственное чувство освобождения связано с тем, что немецкий язык сам по себе менее эмоциональный. На это я могу ответить лишь одно - «вздор!». Я глубоко убежден в том, что нет такого чувства, которое нельзя было бы описать при помощи немецкого языка. И мне кажется, что для многих из нас новый язык – все равно какой – предстает в виде чудесной маски: она предложит нам свою защиту, но не скроет нас. Она придает нам (мне точно, во всяком случае) уверенности в разговоре с людьми, смелости начать захватывающее приключение, поделиться чем-то с другими; в целом тогда, когда мы обычно чувствовали бы себя чересчур застенчиво (как я, например) или слишком скромно (а не хотелось бы!). Так что мне немецкий язык часто кажется некой стеклянной оболочкой, чем-то вроде второй кожи из слов, которая помогает мне преодолевать стыдливость и неуверенность. Наверное, это потому, что он не обременен запретами и комплексами, сформировавшимися еще в детстве.

Раскрытие

Именно это я и подмечаю, работая журналистом с немецким языком. Мне проще писать про себя или рассказывать анекдоты из своей жизни или жизни моей семьи, даже когда я касаюсь серьезных тем, таких как, например, выборы в США, международная политика по борьбе с наркотиками или проблемы интеграции в Германии. И во многих других сферах жизни я познаю это чувство освобождения через раскрытие. Почти как в любви, в моменты близости: я отваживаюсь иногда произнести по-немецки такие слова, которые мне в моем родном языке, возможно, показались бы слишком откровенными, прямолинейными или бесстыдными.

Один мой немецкий знакомый сказал однажды, что не всегда согласен с моими личными высказываниями, однако он считает их смелыми. Но мне кажется, что бесстрашие тут почти ни при чем. Все дело в языке, который я надел на себя словно вуаль, которая скрывает меньше, чем показывает и придает мне смелости обнажать мое лицо с меньшим страхом.