Что для Вас олицетворяет нынешняя ситуация — лично Ваша или ситуация в Вашей стране?
Нынешнюю ситуацию олицетворяет не один образ, а целый их каскад. Из него я могу вычленить три: в самом начале это сюрреалистическая картина опустевших улиц и площадей в городах, где обычно нет проходу от туристов. Вначале все вздохнули с облегчением, испытывая наивную благодарность за этот вынужденный перерыв в слепом беге бешеных будней. Вскоре на смену этому образу пришел образ военных грузовиков, везущих целые колонны мертвых из Бергамо в крематории. И третий образ — совсем личный: уведомление от WhatsApp на моем смартфоне; оно показывает мне, есть ли новости от одного из моих лучших друзей, который борется за жизнь в отделении интенсивной терапии. На этом образе ощущение сюрреальности заканчивается, становится ясным, как этот кризис воспринимают все те, кто потерял работу, чье существование оказалось под угрозой, кто боится или даже борется за свою жизнь. Именно этот образ окончательно вогнал мне в голову немилосердную реальность этой болезни.
КАК ПАНДЕМИЯ ИЗМЕНИТ МИР? КАКИМИ ВЫ ВИДИТЕ ДОЛГОСРОЧНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ КРИЗИСА?
Давать долгосрочные прогнозы всегда затруднительно, особенно в такой беспрецедентной ситуации, как коронавирусный кризис. Но даже рискуя оказаться полностью неправым, я бы обратил внимание на следующее: коронавирусный кризис «поставил на паузу» глобальную экономическую систему с ее тесными взаимосвязями, обнажив ее уязвимость. Кризис загоняет государства в огромные долги и обратно в национальные границы, ввергает людей в неопределенность, экзистенциальные страдания и оказывает неимоверное давление на психику. Но этот кризис выявляет и другое: совместными решительными действиями государства и общества могут ему противостоять. Как и после любого радикального опыта, жизнь уже не будет такой, как прежде.
Следует исходить из того, что, когда кризис кончится, то после фазы активного восстановления, солидарности политических кругов наступит фаза эскалации политических и социальных конфликтов, а также — и это неудивительно — произойдут и более жесткие изменения. Причин этому как минимум три: во-первых, придется как-то распределить возникшее бремя, в том числе бремя многомиллиардной помощи, выдаваемой сейчас правительствами по всему миру. Этот процесс не пройдет гладко. Кто будет платить, а кто нет? Те, кому до нынешнего времени удавалось недорого уклониться от своей (налоговой) ответственности, вряд ли смогут рассчитывать на снисхождение. Во-вторых, необходимо будет реорганизовать экономическую систему и систему здравоохранения, чтобы повысить их устойчивость. Какая страна теперь сможет позволить себе оказаться неподготовленной к следующему кризису, привязанной к импорту важных товаров? И здесь не обойдется без трений. Насколько ценна обществу система, спланированная с учетом пандемий и других катастроф? И, в-третьих, решающие меры, которыми государства всей планеты отреагировали на коронавирусный кризис, показывают, что возможно все, и плохое, и хорошее: люди дисциплинированно соблюдают ограничения, еще совсем недавно немыслимые; беспрекословно слушаются распоряжений и приветствуют контроль со стороны государства; самолеты перестали подниматься в воздух, который внезапно стал чище; демонстрируется неожиданный уровень солидарности между людьми и между государствами; государства без всяких условий раздают средства гражданам; (нестабильные) демократии превращаются в диктатуры, и так далее.
Но в результате приходит осознание, что все то, что казалось невероятным, все же возможно. А это, в свою очередь, приведет к тому, что политические и социальные требования станут радикальнее, а альтернативы будут продвигаться более уверенно, и что потребность в переменах будет давить сильнее. Ведь до нынешнего времени коренные изменения, в том числе эффективные меры против грозящей климатической катастрофы, отвергались под безапелляционными предлогами: это неработоспособно, это слишком дорого, об этом и помыслить нельзя, это нереалистично. Теперь все они кажутся смешными.
Также следует ожидать, что это новое осознание будет подкреплено пониманием: из кризиса вывело государство, а не рынок. Видимо, на некоторое время будет отвергнута неолиберальная догма, которая во многих странах привела к истощению системы здравоохранения и таким образом выступила в качестве катализатора кризиса. В новые времена ставка будет делаться на государство — надеюсь, без фанатизма.
Кроме того, можно надеяться, что это новое осознание сохранится в связке с установкой, также появившейся в результате кризиса — с новой серьезностью, в результате которой было покончено с нарастающей усталостью от политики. Перед лицом экзистенциальной угрозы люди стали смотреть на политику другими глазами. Возможно, в итоге это также приведет к тому, что популисты, до нынешнего времени представлявшие собой наибольшую опасность, наконец будут признаны тем, чем они и являются: опасными лжецами и голыми клоунами.
ЧТО ДАЕТ ВАМ НАДЕЖДУ?
Из некоторых своих кризисов человечество действительно вышло умнее, чем было до них. И у этого кризиса тоже есть три особенности, которые повышают наши шансы чему-то научиться по его результатам.
Это общемировой коллективный опыт переживания одинаковой угрозы: в результате зарождается чувство общности, растут возможности для эмпатии, появляется солидарность.
Кризис потрясает устои: разбивает привычные рутины, делает бесполезными устоявшиеся паттерны мышления, позволяет заново сориентироваться в том, как теперь думать и что делать. Таким образом повышаются гибкость ума и адаптационные способности.
Когда-нибудь кризис будет побежден. Это даст нам чувство, что мы сообща достигли большого результата, поможет нам преодолеть собственную пассивность и побудит нас совместно взяться за еще более трудные задачи.
