Интервью с Франком Гаудлицем и эссе Ангелины Давыдовой
В пути. По Гумбольдтским следам в России

Самая западная точка

На променаде в «Севкабеле» вы прогуливаетесь прямо по водам Балтийского моря. На заднем плане – величественное индустриальное наследие Санкт-Петербурга, которая сегодня является культурным кластером. Перед нами на горизонте над водой тянется длинный автомобильный мост. За ним – Балтийское море. Здесь Фрэнк Гаудлиц стоит на самой западной точке путешествия, которое он начнет завтра. Путешествие по России. По маршруту, по которому Александр фон Гумбольдт путешествовал в 1828 году по поручению царя.

У нас назначена встреча с Ангелиной Давыдовой. Она – журналист, которая специализируется на вопросах экологии, климата, сохранения природных ресурсов и экосистем. Мы договариваемся об интервью. Разговор будет длиться долго. Речь пойдет о «дальних путешествиях», причем более чем в одном смысле.
 
Франк Гаудлиц побывал во многих странах. Одна из его фотографических работ – «Дорога солнца», проект портретной и пейзажной фотографии, который Франк делал в нескольких странах Латинской Америки.

Тогда Франк путешествовал по маршруту, проложенному Александром фон Гумбольдтом в 1802 году. (Многие работы из «Дороги» будут выставлены в Музее изобразительных искусств в Калининграде в октябре 2021 года).
 
Теперь Россия. И снова по следам великого эрудита, который дал свой opus magnum, «Физическое описание мира» под названием «Космос». Осенью 2021 года Франк Гаудлиц и Александр Сологубов отправляются из Санкт-Петербурга на восток: на Урал и в Сибирь.

Подробнее на сайте:
www.kosmos-russland.de

Гюнтер Хазенкамп

О внутренних путешествиях

Я вылетала из Нижнего Новгорода после 25 часов пребывания в городе. Промодерировала сессию, не упав со скрипящего барного стула на сцене, зашла в Кремль полюбоваться на подъем к крепости и спуск к воде, увидела крупного и упитанного рыжего кота с красным ошейником, упавшим на асфальт прямо передо мной с предложением погладить, завтракала с видом на Оку, под рукой статуи Ленина, указывающего в мою же сторону. Иду к себе, все правильно.
 
Уже в аэропорту достала паспорт для контроля, развернула обложку с летящей девушкой с чемоданом, прошерстила чуть протертыми кончиками страниц и подумала, что выжил мой документ, полученный 18 лет назад. Уже почти 20, через два года получать новый. В целом, паспорт жив и вполне годен, пережил много городов и аэропортов, дождей и прочих осадков, одну автокатастрофу, ни разу не был постиран в стиральной машине. Я смотрела на дату его выдачи – июнь 2003 года – и думала, сколько же всего произошло за это время. 

18 лет – это целая большая жизнь, это период взросления от рождения от совершеннолетия, до свободы хождения, передвижения, высказывания. Это отрезок времени, где принимались решения, испытывались чувства, возникали длинные и короткие знакомства с людьми, ландшафтами, идеями. Я придумывала смыслы, учила новые слова, пыталась их складывать на бумаге, на компьютере, в радио-студии, я забывала ситуации и оставляла места пребывания.

Что имеет значение за 18 лет, что остается? Что будет важным в ближайшие 18 лет? Что делает нас именно человеком, что остается человеческого? Как увидеть и охватить, удержать эту общечеловеческую ткань, которая вне кратких событий и новостей, вне эмоций и чувств, которая так же спокойна как та земля, которую вижу я из окна иллюминатора, пока самолет поднимается. И вижу я более темно-зеленые и более светло-зеленые участки земли, белую или серебристую гладь большой реки, что загибается вдаль, распадается на две, вновь объединяется

Мой друг Алексей Кокорин, атмосферный физик, часто приводит пример, что на геоиде планеты в Северном полушарии реки, которые хотя бы частично текут с севера на юг или с юга на север , из-за силы вращения Земли, как бы всегда чуть «затекают» на одну сторону, «подмывая» правый берег. Потому левый  берег реки почти всегда пологий, а правый – крутой.
Этот пример можно показать даже на яблоке. Ведь увидеть всю Землю из космоса не так уж и не просто, хотя фотографии ее есть, и неплохие, но их не потрогаешь, не повертишь.
 
Франк Гаудлитц, немецкий фотограф, который отправляется буквально сейчас в путешествии по России на переоборудованном его другом и соратником Александром Сологубовым УАЗе Патриот с установленным солнечным коллектором, душем, кухней, мультиваркой и двумя спальными местами (интервью с Франком вы можете почитать вот ТУТ) говорил мне несколько дней назад, что, реализуя аналогичное путешествие по Южной Америке, он часто думал, что многие ландшафты там не изменились со времен Гумбольдта, они видели его – он их. На фоне этих ландшафтов прошло много человеческих жизней, поколений, семей, народов. Люди передвигались, строили что-то новое, разрушали, выращивали, смотрели на горы, вулканы и реки, копали землю, забирали воду, придумывали границы стран. Он снимал многих из людей, живущих сейчас. Именно это он будет делать и в России. В его книге фотографий из Южной Америки – под сотню фигур, уверенно стоящих в своих разных домах или квартирах, в разной одежде, позах, с разными прическами и взглядами.
«Помнишь ли ты всех их?», спросила я его тогда. «Кого-то да, с кем-то мы даже общаемся, но не всех конечно. Когда общаешься с таким количеством людей и бываешь в таком количестве мест, надо уметь «отпускать» и «выпускать» их из головы, чтобы освободить место для нового», ответил он.

Я кивнула на это, отпив черный чай из высокого стакана для сока – это посуда была единственной в его Airbnb. За разговором мы забыли вытащить из стаканов чайные пакетики, так что чай стал слишком крепким для вечера. Разговор продолжался. С Гривцова переулка доносился шум машин. Мы закрыли окно, чтобы звук города не сделал наши голоса на аудио-записи слишком неразличимыми.

Мы много говорили о том, как выжить в этом многообразии мира, как понять его, распутать для себя этот клубок ландшафтов, мест, историй. Ведь невозможно держать все эти истории в голове или даже написать их все, а именно они и составляют паутину жизни сейчас, из которой я (или он) могут вытянуть одну ниточку и тянуть ее дальше для себя, или плести каким-то особенным образом, чтобы можно именно узор было показать другим людям и миру «вот что я нашел, и услышал, и записал, или снял, вот так это было. Завтра это будет уже не так».
Франку скоро 63, он говорит, что это возможно его последнее большое путешествие. Дальше он хочет чуть больше бывать в своем доме в Бранденбурге, создать там сад, что-то выращивать, смотреть на медленно растущие растения и их изменения в медленно меняющемся ландшафте при виде из самолета или с вершины холма. «Иногда надо и остановиться, и перестать делать что ты делал раньше. Бывает, что я читаю книги авторов, которых раньше любил, и понимаю, что в каком-то возрасте они перестают писать интересное миру, и начинают прописывать свои желания и фобии, что хорошо в терапевтическом смысле, но для меня возможно уже не так интересно», говорит он.
 
Три года назад, также летом, я также общалась с другим Франком. Представитель одного из немецких политических фондов он привез в Петербург группу молодых активных пенсионеров, желающих узнать больше о стране и городе через общение с ее жителями. Я тогда рассказывала им много о себе и своей жизни, говоря как раз об этой большой личной человеческой истории, не всегда видной за стеной новостных сообщений. После этого мы также остались еще на несколько часов пообщаться с Франком, и он рассказал мне свою жизнь, а я свою. Тому было также уже почти 60, он родился и вырос в ГДР, работал автомехаником, пытался бежать несколько раз из страны, в 11й раз это получилось, в ФРГ он начал новую карьеру, отправившись учиться на профсоюзного лидера. Это было большое путешествие.
 
«В чем разница твоих 40 и 60 лет?», спросила я его тогда. Он сказал, что в желании иметь свой сад и выращивать растения, цветы, овощи и фрукты. Ведь не так просто заметить и отследить эти маленькие ежедневные изменения жизни, когда цветы закрывают свои бутоны на ночь, или, когда из соцветия внезапно начинает вылезать кабачок, или, когда из-под земли пробиваются первые ростки, которые зачем-то лезут на свет, наружу, к миру.
 
Я вспомнила свою детскую дачу тогда, с ежевечерним поливом растений, кустами смородины и телами яблонь, ствол каждой из которой был уникальным – я соотносила их с телами моих родственников. Во многом разговор с этим Франком предвосхитил мой опыт жизни в Калифорнии, когда мы выращивали и собирали урожай помидоров, огурцов, зелени, персиков, фиг, доставали специальной палкой до высоко висящих диких апельсинов или выжимали сок гранатов, наблюдали быстрый рост подсолнечников-гигантов (почти все семена которых съели птицы) или даже сумели вырастить микро-арбуз. Сейчас кажется, что «сад» опять дальше от меня, я всего лишь переезжаю в другую квартиру с видом на зеленым двор, но в непосредственной близости от яблоневого сада.

Я часто вспоминаю это стихотворение У. Х. Одена «Кто есть кто».  В нем речь идет о двух мирах, в одном из которых герой ведет активную жизнь, полную борьбы – а в другом герой просто живет в доме, находит покой, заботится о саде.

Меня завораживало расщепление жизни на эти два аспекта – путешествия, приключения, выступление, яркие действия и высказывания, энергичность, блеск в глазах, преобразования себя и окружающего мира – и тихое наблюдение за жизнью в саду, изготовление садовых инструментов, улавливание отблесков вечернего света на желтой стене дома, усталость ранней ночи с первыми звездами и хором насекомых, пустынная улица небольшого города с маленькими домами, такими же садами и припаркованными машинами, где после наступления темноты совсем нет людей и лишь иногда пробегают еноты.
Я всегда сама тяготела скорее к первому выбору, как и сейчас, 25 насыщенных часов в Нижнем Новгороде, люди, краткие разговоры, зал, презентации, звонки, сцена, гримерка, свет, микрофон, на все не хватает рук, в начале чуть нервно, но потом начинаешь шутить и смеяться, вверх-вниз по лестнице, быстрый кофе, надо успеть на самолет, всю дорогу в аэропорт говорить о других планах, что то организовывать, кого-то куда еще отправлять, записывать в ежедневник.

Самолет дает время и пространство для второго формата, как раз почти садового. Где можно замедлиться, посмотреть из иллюминатора на землю, послушать давно не слушанную музыку и написать этот текст.
Но возможно, что два персонажа из стихотворения Одена – это не два разных человека, а один. Каждая другая сторона которого всегда стремится к первой. Иногда эти стороны со-существуют в единстве времени, иногда одна из них в прошлом, одна в настоящем. Переход от одной стороны к другой – это тоже путешествие. Полное географических, ботанических и прочих видов открытий.

Я надеюсь, что проект Франка в России окажется успешным путешествием во всех смыслах этого слова. Я буду рада поговорить с ним через год.

Ангелина Давыдова

Эти истории, которые мне дарят – это мое богатство, мое счастье

В конце августа фотограф Франк Гаудлиц в компании с философом Александром Сологубовым отправились в большое путешествие по России по маршруту, проложенному Александром фон Гумбольдтом в 1802 году. В октябре выставка фоторабот Франка, сделанных во время аналогичного путешествия по Латинской Америке, открывается в Музее изобразительных искусств в Калининграде, при поддержке Гете-института. В 2019 году Франк был одним из участников культурной резиденции Dialog19, также организованной Гете-институтом в Санкт-Петербурге.

Журналист Ангелина Давыдова поговорила с Франком Гаудлицем о путешествиях во время пандемии, возвращении «доверия» героям фото-историй, а также о съемке ландшафтов, которые рассказывают о жизни отсутствующих в них людей.
 
Начнем с практического вопроса. Вы отправляетесь в поездку завтра – по какому именно маршруту?

– Отсюда, из Санкт-Петербурга,  сначала в Москву, потом из Москвы в сторону Казани, Нижнего Новгорода, Перми, то есть Северного Урала, дальше мы едем в Екатеринбург, потом еще дальше на север: Нижний Тагил, Карпинск, затем мы также посетим «азиатскую» сторону – Тюмень и Тобольск. Наша первая поездка заканчивается в Тобольске. Это место было важным и для Гумбольдта, поэтому мы собираемся закончить поездку этого года именно в нем, и совершить вторую поездку уже в следующем году.
 
Что вы чувствуете перед поездкой?

– Могу сказать, что я взволнован. Может, было бы лучше, если бы мы поехали раньше. Мы часто спим в машине и находимся непосредственно на природе, что, на мой взгляд, очень хорошо, в том числе для работы на природе, для фотографирования. Но в какой-то момент определенно похолодеет, дни станут короче, то есть время на работу и фотографирование тоже сократится. Увы, но поехать раньше у меня не было возможности, проект планировался еще в 2019 год, он должен стартовать в апреле 2020 года. Однако пандемия коронавируса помешала нашим планам. Сейчас, несмотря на волнение, я могу сказать, что с нетерпением жду начала путешествия.

Ваше путешествие будет проходить «по стопам» Гумбольдта, но в условиях современного мира. Как вам кажется, почему эта поездка актуальна сейчас?
 
– Я не хотел бы преувеличивать значимость поездки и ее актуальность для мира. Для меня она имеет очень личное значение: в 2010 году я уже проехал по маршруту его путешествия по Америке. Меня завораживает фигура Гумбольдта. Он, возможно, последний великий ученый-универсалист, который умел работать в разных областях одновременно, не разбивая науку на отдельные области – а это дает замечательный, широкий взгляд на весь мир в целом.
 
Но для меня Гумбольдт интересен и как социальный человек, социальное существо. Мне как фотографу интересны люди, душевное состояние человека, то, как человек «вброшен» во время, в судьбу. И в этом отношении Гумбольдт – это  фигура, который в то время имел видение всего мира, экологическое видение. Это было что-то особенное, что, как я думаю, интересно и сегодня. Это было первое осмысление больших происходящих процессов, например, вопросов климата – он писал и думал об этом, и сейчас это тоже актуальная тема.

Путешествие Гумбольдта было связано с открытиями в различных науках. Как вы думаете, какие открытия можно сделать сегодня, например, в таком путешествии, в которое вы отправляетесь?

Я думаю, и Гумбольдт тоже так говорил, что путешествия предпринимаются, когда возникает необходимость фиксирования культурной ситуации. И я думаю, что культура всегда меняется. В то время она выглядела совершенно по-другому, и Гумбольдт прежде всего фиксировал данные о разработке месторождений, добыче золота, экономической целесообразности добычи минералов. Его поездка была оплачена царем, потому было поставлено условие, что он не будет рассказывать о социальных аспектах.
 
И я думаю, что если вы отправитесь в путешествие, с моей точки зрения, вы также должны совершить культурные открытия и, конечно же, социальные открытия: изменился ландшафт, изменились люди, и я думаю, что если вы отправитесь в путешествие сейчас, вы должны принимать это во внимание.
 
Я не хочу быть историчным, когда фотографирую пейзаж. Я делал это в Южной Америке, я фотографировал пейзажи, которые видел и Гумбольдт. В этом была идея. Потому что ландшафт, в «космическом» смысле, меняется гораздо медленнее, чем человеческая жизнь. Я сознательно фотографировал, опуская все «современное», но также и потому, что «старые» культуры в Южной Америке так медленно менялись на протяжении веков, потому я и мог так делать. 
 
Но Россия – это, конечно, другая страна, в ней столько всего изменилось, и это надо учитывать. Так что тут делать какие-то «исторические» снимки, например, деревянного дома, который, возможно, во времена Гумбольдта выглядел похожим образом – такое здесь я делать не буду.
 
Почему в России вы хотите фотографировать, в том числе, чиновников?
 
Для меня это выглядит естественным. В Южной Америке я фотографировал людей в их квартирах – это важная часть культуры. И, с одной стороны, я не хочу повторяться, я уже много фотографировал в России.
 
Сейчас для меня самое интересное, что Гумбольдта в поездках всегда «принимали» официальные лица. Везде, куда он приезжал, его принимали чиновники. Тогда это были люди, которым было что сказать. И для меня это хорошая параллель. С другой стороны, я не хочу «вскрывать» личное пространство и фотографировать людей, как я делал это в Южной Америке, я хочу, чтобы в «официальных» фотографиях возник свой собственный язык, особенный визуальный язык. Чисто фотографический. 
  
Как, вы думаете, чиновники будут принимать вас?

Думаю, все-таки это может быть не так просто, наши первые попытки установить контакт были не столь успешными, чтобы можно было сказать: ура, мы можем фотографировать везде.
 
Я уже думал: может быть, мы просто можем фотографировать людей, ответственных за что-то важное. Например, завтра я буду фотографировать главного куратора в Кунсткамере, у нее очень много ответственности. Так что, возможно, это могут быть не только чиновники – в смысле госуправления, но также и люди из области культуры, промышленности, политики, которые берут на себя ответственность. 

Вы планируете, что будете передвигаться между городами на машине, но на очень особенной машине, где есть и душ, и кухня, и солнечные панели.

Да, участник проекта Александр Сологубов так оборудовал нашу машину, что мы можем в ней спать, и в целом жить вполне автономно. У нас в машине есть и палатка, и солнечные батареи, и радио и интернет – все, что вам нужно в таком ограниченном пространстве.  Правда, мы не можем ехать на ней слишком быстро – максимальная скорость может быть 70 или 80 км в час. Так что расстояние, которое нам предстоит, будет восприниматься совсем по-другому. Вы привыкли ездить по шоссе 120 или 130 км в час, но если вам надо ехать вполовину этой скорости, это меняет многое в путешествии. Наверное, мы чаще захотим остановиться, что-то сфотографировать, поработать на ходу.
 
Для многих людей ваши фотографии из Латинской Америки или Сибири будут выглядеть «экзотичными». Что вы думаете про сам факт «экзотики», стремитесь ли вы его избежать?
 
«Экзотика» – это просто что-то другое, непривычное нам.  Я не хотел бы это скрывать, а скорее реагировать на это средствами искусства. Для меня важно, что когда я фотографирую людей, я не использую постановочные кадры. Я стараюсь сделать так, чтобы люди, которых я фотографирую, сохранили свое достоинство и предстали в своем собственном образе себя. Так чтобы они сами нашли свой образ себя для фотографии.
 
Единственно, так как я часто работаю сериями, то я всех героев в Латинской Америке снимал в полный рост. В результате, различия стали более видимыми чем если бы я делал портреты их лиц или портреты по грудь.
 
Вы сказали, что ландшафты меняются намного медленнее, чем человеческие жизни. В чем для вас баланс природного и человеческого в фотографии?

Я думаю, что то, что меня мало интересует с фотографической точки зрения, это, например, красивое озеро. Или закат.  При этом, конечно, я нахожу красоту повсюду, поэтому я фотографирую то, что вызывает у меня любопытство. В Латинской Америке я фотографировал ландшафты в черно-белом цвете, потому что это еще больше подчеркивало вневременность. А портреты людей я снимал в цвете, так как цвет подчеркивает момент, настоящее. Черно-белые снимки абстрактны, они ведут нас в прошлое. Или куда-нибудь в безвременье.

В российской части проекта я пока еще не уверен, буду ли я снимать ландшафты в цвете или черно-белыми, или в обоих вариантах. Моя концепция ландшафта – социальна. Ландшафты, которые рассказывают что-то о жизни людей. Речь идет не о красивых ландшафтах, а о ландшафтах, которые рассказывают что-то об отсутствующих людях, об их жизни, быте, чувствах – даже если этих людей нет на фотографии. И я думаю, что в это уже я «встраиваю» ландшафт.

Поддерживаете ли вы контакт с кем-то из тех, кого вы снимали в Латинской Америке?
 
 У меня вышло много книг с портретами людей, особенно с людьми из Восточной Европы. Почти ни с кем из них у меня не осталось контактов – может быть с одним или двумя людьми. Я обычно работаю годами над проектом, и у каждого человека, которого я снимаю, я записываю имя, возраст, адрес, реже – профессию.
 
Когда я снимал в Восточной Европе, я каждому человеку посылал его фотографию. Это огромная логистическая работа, ведь если в книге, например, 70 портретов, я снимаю для нее 500 человек. В Восточной Европе в двух проектах их было больше 1000. Это 1000 писем с фотографиями, которые надо было отправить.
 
Но для меня это своеобразное «возвращение доверия», мне выдали аванс доверия, позволили сделать снимок себя, я это право взял и ничего не отдал обратно. Единственное, что я отдаю обратно – это попытка сгладить неравенство между тем, кого я снимаю, и собой. Но после того, как я отдал это – я вновь свободен. Потому я, как правило, не поддерживаю контактов. Если бы я поддерживал контакт со всеми этими людьми, у меня не было бы пространства в голове для новых проектов. Когда я отдаю им, что должен, для меня это своего рода завершение, внутреннее завершение проекта, и я могу придумать и сделать что-то новое.

А как бы вы тогда охарактеризовали ваши отношения с людьми, которых вы снимаете?

Я фотографирую совершенно разные социальные слои: как очень бедных людей, так и людей, у которых много денег. Мне любопытно встретиться лицом к лицу со всеми этими людьми – вне зависимости от социального статуса, от их условий жизни. Я верю, что могу чему-то научиться у каждого из них, и что я принимаю их жизнь такой, какая она есть.

Это одна из причин возникновения эмпатии, какой-то особенной связи между нами. И потом вопросы культуры уже становятся менее значимыми. Это просто люди – из Восточной Европы, из Южной Америки.

Я думал, что люди, живущие в горах, в Андах, «закрытые», они никогда не впустят меня в свое жилище, никогда не позволят мне себя фотографировать – потому что они думают, что фотографирование крадет душу. И несмотря на это, мне удалось сфотографировать так много человек там.

Я всегда возвращаюсь из путешествий, даже если в них было много сложностей и напряженных моментов, с чувством облегчения. Мне легче найти место для себя в жизни. Я знаю, что важно, а что неважно. Во всех моих многочисленых проектах, я, наверное, снял портреты где-то 2500 человек, может быть больше, и это огромное богатство для меня. Эти 2500 человек что-то рассказали мне о своей жизни. Это то, что делает мою жизнь особенной. Не деньги, которые я зарабатываю, а это откровение, эти жизни, эти истории, которые мне дарят – это мое богатство, мое счастье.