Арт
Столик-накройся, шапка-невидимка и самопишущее перо: Удивительные парадоксы работы переводчика 

«Извините, но я не смогу помочь на мероприятии, как мы договаривались. Мне нужно ехать в другой город, потому что там заболел мой родственник». Отправляю письмо. Через некоторое время приходит ответ. «Вы с ума сошли? Мы – компания XYZ. Мы не сотрудничаем с каждым встречным». И через пять минут следующее письмо, без приветствия и подписи: «Мы нашли Вам замену».

Выходит, я для них не человек, а всего лишь инструмент? Но вдруг выскакивает сообщение в WhatsApp: «Здравствуйте! Спасибо Вам за перевод стихотворения. Предложенная Вами цена в 1000 гривен мне не подходит. Я хочу заплатить Вам 3000». Я радуюсь, но не из-за денег. Будучи переводчиком, я редко ощущаю себя столь ценимой.

В любом случае перевод – это чрезвычайно широкая сфера. Описать ее, хотя бы частично, было бы сложно даже в рамках толстой научной книги, не говоря уже об эссе. Тем не менее я постараюсь это сделать, рассказывая о своем личном опыте. Я работаю устным и письменным переводчиком десять лет. Мое имя можно найти на форзаце философских книг, в Zoom-конференциях психологических семинаров и в конце художественных эссе о войне. Опыт, полученный за эти годы, я охарактеризовала бы одним словом – парадоксальный. Далее я и расскажу об этих странных парадоксах.

Столик-накройся: цена и ценность перевода

Я начала переводить из любви к языку и интереса к гуманитарным темам (культура, литература, философия). Литературный перевод всегда меня завораживал, но первые тексты я переводила совсем в другой сфере. Будучи студенткой, я выполняла случайные заказы для одного завода вентиляционного оборудования, и моей задачей был перевод паспортов изделий и технических терминов. Не очень сложно, но и не очень интересно. Оплата не была щедрой и соответствовала моему статусу начинающего переводчика.

Через год я отказалась от этой работы и оставила технические тексты более терпеливым коллегам. Мне казалось, что вершина мастерства – передавать не только сухое содержание, но и поэзию текста. Я обязательно хотела попробовать силы в переводе художественных текстов. Такая возможность вскоре появилась, и мой пробный перевод получил долгожданный ответ: «Мы готовы с Вами сотрудничать». Была также указана сумма гонорара, которая подействовала на мой восторг как холодный душ. Она была в три раза меньше, чем плата за технический перевод.

Позже я узнала, что это печальная тенденция, которая практически не связана с опытом работы. Среди многих моих коллег преобладает мнение, что на один лишь доход от перевода литературы не проживешь. Это правда, которую я долгое время не хотела признавать. Это вытекает из реалий переводческой сферы Украины: если скудную государственную поддержку и нишевую позицию на рынке еще как-то можно пережить, то низкая покупательная способность является неоспоримой. Перевод в меню культуры потребления – это просто одно из очередных блюд: быстрое, дешевое, анонимное. И переведенный текст можно сравнить с известным по сказке «столиком-сам-накройся». Когда столик уже накрыт, никто не спрашивает, как и кто его накрыл.

Конечно, время от времени встречаются стипендии, меценаты, финансирование со стороны международных фондов. Тем не менее цена литературного перевода никак не может поспеть за его ценностью. Ценообразование в сфере перевода зачастую не учитывает реального содержания работы. Цена основывается чаще всего не на обычной ставке украинского рынка (около 6 евро за страницу с пробелами), а исходит из деловых интересов. При этом из уравнения исключается сам переводчик, его образование, знания, творческий потенциал. Потому что «жизнь не всегда складывается так, как хочется». И всё же наши читательские желания исполняют преданные своему искусству джины-переводчики. Искусству, которое в Украине по-прежнему не оплачивается достойно.

Шапка-невидимка: возможность спрятаться за текстом

О невидимости переводчика я впервые услышала в университете. В конце 1990-х американский теоретик перевода Лоуренс Венути написал: «Чем проще читать перевод, тем меньше читатель думает о переводчике». Его книга The Translator’s Invisibility вышла в 1995 году. И если я хорошо перевела его цитату с английского языка, то вам не пришлось долго задумываться над этой цитатой, и я снова стала невидимой.

Под невидимостью Венути подразумевал среди прочего и обезличивание переводчика как связующего звена между автором и читателем. Часто наше имя напрасно ищут на обложке книги, хотя именно мы оживляем страницы тщательным подбором слов. Также имена нередко отсутствуют в программах и описаниях мероприятий, хотя без перевода их невозможно было бы провести. Для читателя зачастую неважно, кто именно перевел книгу, даже если речь идет о его любимом произведении. Разве мы, переводчики, не похожи на духов? Целый Пантеон невидимых существ. Чаще всего эта невидимость не приносит нам ничего хорошего. Однако в ней все же есть крупица положительного. Для многих скромность, интровертность и удовольствие быть наедине с собой становятся преимуществом этой профессии. Когда-то это даже означало самосохранение, возможность скрываться за лицом автора. Этим пользовались украинские переводчики во времена советских репрессий. Создание неидеологических текстов на украинском языке партия не прощала: писателей и поэтов притесняли и убивали. В то же время к переводам относились снисходительнее, чем к самостоятельным произведениям. В переведенном тексте можно было сохранить красоту языка, обогатить его новыми значениями, попрактиковаться в литературной форме. И скромно отвечать на вопросы и угрозы следующим образом: «Я же этого не писал. Это Шекспир. Я всего лишь переводчик».

Однако даже мастера украинского литературного перевода Максим Рыльский, Николай Лукаш и Григорий Кочур не смогли избежать железной руки режима. Кочура обвинили в националистической деятельности в 1930 году, отправили в лагерь и освободили только после смерти Сталина. Рыльский был одним из многих политзаключенных в Лукьяновской тюрьме в Киеве. На пике сталинских репрессий в 1936 году он по просьбе так называемого «художественного комитета» был вынужден написать хвалебный гимн «мудрому вождю». Николай Лукаш много лет находился под домашним арестом, что лишило его возможности работать и привело к удручающей нищете. Но, несмотря на этот контроль, «шапка-невидимка» переводчика помогла всем троим сохранить свое творческое наследие и жизнь.

А как обстоят дела сейчас? После обретения Украиной независимости в 1990 году сфера перевода значительно расширилась и даже немного переняла современные европейские тенденции. На практике изменения происходят очень медленно. Украинские издательства, которые указывают имя переводчика внизу на передней обложке, можно пересчитать на пальцах одной руки. К сожалению, есть и такие, кто вовсе не указывает автора перевода. Эта вынужденная невидимость приводит к экономической эксплуатации переводчиков, обесценивает их профессиональную идентичность, ограничивает авторские права, обедняет культурный обмен и тормозит профессиональное развитие отрасли. Мы повсюду и нигде одновременно: слова на миллионах уст, а имена остаются в тени.

Самопишущее перо: нетворческая работа искусственного интеллекта

Не так давно возникла новая угроза – искусственный интеллект, который, по слухам, в любой момент может отнять у нас, переводчиков, хлеб, работу и смысл жизни. Нейросети и языковые модели создают переводы с невероятной скоростью. И вновь начинаются обсуждения того, станут ли переводчики вскоре лишними, как печатные машинки в эпоху компьютеров. «Ведь они все пользуются машинным переводом. За что я плачу?» – думает заказчик, критически глядя на ценовое предложение. Но многие клиенты после первоначального восторга от искусственного интеллекта разочарованно возвращаются к «живому» переводчику.

Тем не менее цифровой мир продолжает набирать обороты, и искусственный интеллект учится гораздо быстрее, чем человек: информационная среда очень насыщенна! Скоро переводчикам придется конкурировать с новыми технологиями, такими как мультимодальные языковые модели и нейронный нулевой перевод. Даже на ранней стадии развития эти технологии демонстрируют убедительные результаты. Но пока роботы не справляются с переводом шуток, не могут вести политические переговоры и участвовать в двуязычных сеансах психотерапии, я чувствую себя в своей работе вполне уверенно.

Стоит помнить, что искусственный интеллект не возник из ниоткуда. Он опирается на тысячелетний труд наших предшественников, на тысячи переведенных рукописей, миллионы книг и радиопередач, миллиарды видеозаписей, которые помогли человечеству достичь определенного понимания. Это понимание – почва, на которой растут современные многочисленные языковые модели. Но в их текстах всегда чувствуется что-то фальшивое, как на отретушированных фотографиях, где что-то будто не так. Перевод всегда означал, что голос одного человека достигает другого человека через пространство и время. Но в текстах, переведенных искусственным интеллектом, царит необычная тишина. Тишина между строк, между культурами и душами. Эту тишину по-прежнему способны заполнить только переводчики.

Подумайте только: разве абсолютным триумфом в истории перевода не была бы ситуация, где все бы друг друга понимали? Если бы существовало самопишущее перо, которое всегда подбирало бы правильные слова? Но разве мы при этом не потеряли бы свою способность учиться, интерес к жизни и наконец человечность, как это случилось в истории о Вавилонской башне?» На эти вопросы сможет ответить только время. И сейчас я еще чувствую себя нужной в своей профессии. Прежде всего как человек и только потом как переводчик, как бы парадоксально это ни звучало.