Проект «Последний адрес» – гражданская инициатива, развивающаяся в России уже второй год. Ее цель – увековечивание памяти жертв политических репрессий в советское время. Организаторы проекта – историки, правозащитники, журналисты, литераторы, художники, гражданские активисты – устанавливают мемориальные знаки на домах, в которых проживали люди, подвергшиеся репрессиям.
Как родилась идея проекта?
Идея возникла у журналиста Сергея Пархоменко. Она заимствована у немецкого проекта художника Гюнтера Демнига Stolpersteine, что в переводе означает «Камни преткновения». 20 лет назад Демниг начал устанавливать знаки в память о жертвах Холокоста. Эти знаки имеют форму булыжников, сверху окованных листами латуни, на которых указываются имена и годы жизни жертв. Булыжники вмонтированы прямо в мостовые и тротуары рядом с домами, где проживали люди, погибшие во время Холокоста. За 20 с лишним лет существования проекта мемориальные знаки появились на улицах многих европейских городов. В первый раз Сергей увидел такие «Камни» в Берлине и Вене, очень заинтересовался проектом и подумал, почему бы не воплотить подобную идею в России. В декабре 2013 года он обратился к обществу «Мемориал» с предложением попытаться подобный проект запустить у нас.
Как проходил выбор дизайна табличек?
Мы провели открытый конкурс, в котором участвовало более десяти довольно известных российских художников, архитекторов и дизайнеров: Хаим Сокол, Андрей Красулин, Аркадий Троянкер, Станислав Жицкий, Игорь Гурович. Каждый их них предложил свой вариант мемориальной таблички. Была, к примеру, одна идея, которая лично мне очень понравилась, – мемориальный знак в виде почтового ящика. Предлагали знак в виде металлических «строчек» из телеграммы.
Но в итоге выбрали идею Александра Бродского по одной простой причине: потому что ее выбрали все. То есть все, кто участвовал в конкурсе, в конце концов решили отказаться от своих проектов в пользу эскиза, предложенного Бродским. И он на самом деле показался нам наиболее сильным в своей лаконичности и простоте: буквы как бы не очень хорошо читаются – и возникает ощущение, будто они исчезают и ты не можешь их поймать, а пустой квадрат словно указывает, что должна быть еще и фотография, но ее нет, потому что самого человека больше нет. Нам показалось, что при взгляде на такую табличку возникает сильный эмоциональный посыл. Сразу начинаешь думать о дырке от пули, потому что большинство репрессированных были расстреляны.
Нет лица, нет личности, нет человека – есть только отверстие, где должна была бы быть фотография и, значит, должна была бы быть жизнь. И чем дольше мы живем с этой табличкой, тем больше уверяемся в том, что она все-таки самая мощная из всех предложенных проектов, которые, конечно, все были совершенно потрясающие.
-
© Федор Флягин
Dolgorukowskaja 5 Mindestens 65 Bewohner dieses Hauses waren Repressalien ausgesetzt. Die früheste Inhaftierung fand hier im Jahr 1933 statt, die letzte 1951. Informationen liegen zu diesen Opfern vor, aber möglicherweise waren es auch noch mehr. Von solchen Häusern gibt es in Moskau ziemlich viele, aber genau an diesem hängen die ersten sieben Tafeln des Projekts „Die letzte Adresse“: zur Erinnerung an zwei Ingenieure (Raissa Lewonidowna Chawina-Skrypnik und German Germanowitsch Pusch), drei Diplomaten (Abram Abramowitsch Matisson, Jossif Gawrilowitsch Korinz und David Grigorjewitsch Stern), einen Journalisten (Emmanuil Grigorjewitsch Stern) und einen Wirtschaftswissenschaftler (Jakow Markowitsch Schindel).
-
© Fjodor Fljagin
Pokrowka 29 – Dieses Haus wurde Ende des 19. Jahrhunderts nach einem Entwurf des damals noch jungen Lew Kekuschew gebaut, der später zum bekanntesten Moskauer Architekten wurde. Am Haus sind acht Tafeln angebracht. Unter den Verfolgten war der Dozent und Literat Andrej Alexejewitsch Mussatow, der Buchhalter Sergej Alexejewitsch Bacharewski, der Jurist Pjotr Alexandrowitsch Selezki, der Angestellte Pawel Andrejewitsch Muratow, der 21-jährige Arbeitslose Pawel Dmitrijewitsch Barsukow und drei leitenden Funktionäre – der Leiter der Versorgungsabteilung von Moskooppromstroj Nikolai Nikolajewitsch Schischkin, der Leiter der Versorgungsabteilung des Trusts Mostrollejbus Grigori Wladimirowitsch Chodow und Wladimir Nikitisch Afanasjew, Stellvertretender Leiter des Baus des Poworinsker Abschnitts der Verwaltung des Sonderbaus des UNKWD (Verwaltung des Volkskommissariats für Innere Angelegenheiten) für den Oblast Woronesh.
-
© Федор Флягин
Basmanny tupik 10/12 Dieses Haus ist ein seltenes Beispiel dafür, dass sowohl Einzelwohnungen (1.-5. Etage) als auch Gemeinschaftswohnungen (6.-9. Etage) sowie ein Club im Sockelgeschoss und eine öffentliche Kantine in der sechsten Etage in einem Gebäude Platz finden können. Außerdem gilt es als eines der höchsten konstruktivistischen Wohnhäuser in Moskau. Bekannt sind 19 Bewohner des Hauses, die in den Jahren von 1936 bis 1938 Repressalien ausgesetzt waren. Vierzehn von ihnen sind erschossen worden. Bislang wurden für drei von ihnen Gedenktafeln angebracht – für den Ingenieur Pawel Georgijewitsch Krinkin, den Angestellten Gawriil Dmitrijewitsch Newerositsch und den Wachmann Nikolai Jegorowitsch Krylow.
-
© Федор Флягин
Brjussow pereulok 17 Das Gebäude wurde 1927 nach einem Entwurf von A. W. Schtschussew als Genossenschaftshaus für Künstler des Moskauer Künstlertheaters gebaut, weshalb in diesem Haus viele bekannte Schauspieler und Kulturschaffende gelebt haben (Wassili Katschalow, Iwan Moskwin, Jekaterina Gelzer u.a.). Unter den verfolgten Bewohnern, zu deren Gedenken schon Tafeln angebracht wurden, sind der Chemiker Boris Jakowlewitsch Patuschinski, der Ingenieur Ossip Grigorjewitsch Etin und der Philosoph Gustav Gustavowitsch Spät.
-
© Федор Флягин
Wspolny pereulok 17 Das unter dieser Anschrift zu findende Mietshaus wurde in den Jahren 1910-1911 nach einem Entwurf des Architekten N. G. Lasarjew gebaut. Laut den Angaben von „Memorial“ waren mindestens fünf Menschen dieses Hauses in den 1930er Jahren Repressalien unterworfen. Zurzeit sind für zwei von ihnen Tafeln angebracht worden: für den wissenschaftlichen Mitarbeiter eines Archivs Dmitri Wladimirowitsch Satterup und den Maler und Grafiker Roman Matwejewitsch Semaschkjewitsch, der zur „Pleajde der Künstler“ in den 1920er und 1930er Jahren gehörte.
Когда человек оставляет заявку на сайте, чтобы заказать табличку репрессированному, ему необходимо указать, является ли он родственником этого человека. Значит, заявку может оставить только родственник?
Нет, чтобы подать заявку на установку мемориального знака любому репрессированному, необязательно быть его родственником. Более того, родственниками подано меньше половины заявок, которые мы получили. Очень много людей подают заявки потому, что они живут в доме, в котором когда-то жил репрессированный. К нам поступали заявки от людей, которые сейчас проживают в квартирах репрессированных. Наш историк Никита Соколов, к примеру, подал сразу четыре заявки на людей, которые работали в Исторической библиотеке: библиотекаря, сторожа, уборщицу и столяра-реставратора.
Мы просим заявителя указать, является ли он родственником или нет, по одной простой причине – нам очень важны любые документы, любые воспоминания, любые свидетельства. Нам может помочь внук, что-то помнящий из рассказов своей бабушки о репрессированном деде, которого тот никогда не видел. Мы продолжаем собирать по крупицам всю информацию, которая еще могла остаться. Под «мы» я имею в виду в первую очередь нашего партнера – общество «Мемориал», которое собрало богатейший архив, во многом составленный именно из личных воспоминаний людей о своей жизни или о своих родственниках. И мы просим многих заявителей прийти в «Мемориал» и оставить там копии документов, рассказы, фотографии.
Ваш проект меняет облик города. В этой связи, взаимодействуете ли вы каким-либо образом с Правительством Москвы?
Поначалу, когда проект только оформлялся, контакты с московскими властями были, в первую очередь с заммэра Москвы Леонидом Печатниковым и с Сергеем Капковым. Тогда они приветствовали наш проект и были готовы в какой-то степени поддержать его. Но после некоторых событий в Крыму они ушли, я бы сказала, в песок.
То есть сейчас власти скорее нам не мешают, что для нас уже большой плюс. Но мы знаем, что в разных случаях, официальных и неофициальных, и Сергей Капков, когда он еще работал в Правительстве Москвы, и Леонид Печатников говорили, что проект им нравится, но поскольку он является гражданской инициативой, то мы должны сами его финансировать и развивать. Но мы совершенно не возражаем и, если честно, не хотели бы, чтобы московские власти в этом смысле нам помогали, иначе проект может превратиться в чисто формальный. Мы занимаемся не просто установкой мемориальных знаков на фасадах домов. Это некое гражданское движение.
Мы же никому не навязываем установку этих знаков, не ставим этот процесс на поток, не ходим по домам и не предлагаем жителям установить на фасаде 25 табличек. А работаем по заявкам конкретных людей, и каждый человек, который подает заявку, несет моральную ответственность за свое решение. В том числе сам оплачивает изготовление и установку мемориального знака, потому что это стоит определенных денег. И мы бы хотели, чтобы этот проект оставался движением «снизу», а не становился указом «сверху». Проект будет жить до тех пор, пока у людей будет оставаться к нему интерес. Когда он иссякнет, и заявки перестанут поступать – мы просто закроемся. Но сейчас заявок много, и их число постоянно растет.
Бывали ли случаи, когда таблички пытались снять после их установки?
Пока у нас установлено около 60 табличек в Москве и Санкт-Петербурге. И одна - недавно в Таганроге. С ней случилась печальная история, потому что ее буквально на следующий после установки день сняли, причем сделали это именно местные власти. Местный депутат, который выступал заявителем на установку таблички, сейчас ведет большую борьбу за нее – чтобы, во-первых, ему ее вернули и, во-вторых, он смог ее заново установить.
В Петербурге с одной табличкой произошел казусный случай: одному из родственников не понравился дизайн таблички, и он ее снял. Просил, чтобы мы ее переделали. Сейчас он ее вернул, и мы надеемся, что нам удастся снова ее установить.
В Москве же особых проблем пока не было. Случилось, правда, одно недоразумение, которое быстро разрешилось. Одна из первых табличек, которые мы установили в декабре на 3-й Тверской-Ямской улице на элитном доме, где всего восемь квартир, была прикреплена под жилыми окнами. Женщине, которая проживала в квартире с этими окнами, не нравилось это, так как ей казалось, что прохожие из-за таблички заглядывают к ней в окна.
Недовольная, она сняла табличку, но потом вернула, и ее перевесили на другую стену. Причем мы узнали об этом случае постфактум от человека, который и подал заявку на установку таблички и является старшим по дому. Он сам заметил, что табличку сняли, обошел всех жильцов, выяснил, что же произошло, сам договорился с соседкой вернуть табличку и самостоятельно ее обратно прикрепил.
Получается, что вам удается отслеживать судьбу каждой установленной таблички?
Так происходит во многом потому, что пока их установлено совсем немного, и нам очень помогают сами заявители. Это доказывает в очередной раз, что проект «Последний адрес» – социальное гражданское движение, основанное на гражданской ответственности.
Ваш проект уже работает, но есть ли какие-то проблемы, которые остаются трудноразрешимыми по сей день?
Прежде всего, это проблемы архивные. В нашей работе мы прибегаем в основном к помощи «Мемориала», потому что за 25 лет своего существования он проделал огромную работу. Мы пользуемся базами «Мемориала», которые основаны на «Книгах памяти», создававшихся с начала 1990-х годов по всей стране по архивам КГБ, следственным делам репрессированных и т. д. Но, к сожалению, эти базы неполные.
Важная идея нашего проекта заключается в том, что мы устанавливаем мемориальные знаки не каким-то известным деятелям (хотя у нас есть заявки и на известных людей), но в первую очередь простым людям, которые погибли невинно. Швея, кондуктор трамвая, сторож, домохозяйка... А информация по таким жертвам бывает очень скудной. Поэтому возникают ситуации, когда у родственника есть на руках документы, копии следственных дел, есть справка о реабилитации, но, к сожалению, данные об этом человеке пока не попали в архивную базу «Мемориала». Поэтому необходима определенная работа по сверке этих данных и по внесению данных о новом репрессированном в базы «Мемориала». Это сложная работа, потому что она архивная и требует скрупулезности, внимательности.
Второе – нам не нужно разрешение властей на установку мемориальных знаков, поскольку они попадают в категорию информационных знаков, но при этом мы не можем повесить никакие таблички на фасад дома, который нам не принадлежит. Поэтому мы должны договариваться с владельцем каждого дома, чтобы нам разрешили это сделать. В подавляющем большинстве, поскольку в Москве и Петербурге в основном приватизированные дома, нам приходится общаться с ТСЖ – «Товариществами собственников жилья», но и здесь бывают иногда трудности. У нас есть несколько «проблемных» домов из тех, с которыми мы уже работали, и нам пока не удалось договориться с ТСЖ о разрешении повесить таблички. Хотя таких случаев пока единицы – около трех-четырех домов.
Не возникает ли у вас финансовых трудностей?
Пока их нет, в целом мы нормально функционируем. Саму табличку оплачивает же заявитель (ее стоимость 4000 рублей). А на работу самого Фонда, на зарплату сотрудникам, штат которых хотя и небольшой, но есть, на покупку оборудования для изготовления самой таблички – на это, конечно, нужны деньги, и прошлым летом мы объявляли
краудфандинговую кампанию на Planeta.ru, в ходе которой собрали достаточно большую сумму.
Нам периодически приходят и пожертвования. Например, очень помогает Фонд Бориса Ельцина – это большое подспорье.
На сайте также есть
форма, по которой любой желающий помочь может внести любую посильную сумму, и все соответствующие отчеты по ним находятся в открытом доступе.
Не требуется ли вашему проекту помощь волонтеров?
В первую очередь, нам нужны люди, которые могли бы вести переговоры с собственниками домов. У нас бывают случаи, когда заявитель берет их на себя сам: предположим, человек живет в этом доме, знает председателя ТСЖ, поэтому может сам с ним договориться – такую инициативу мы горячо приветствуем, потому что она очень сильно облегчает нам работу. Все-таки очень много времени и сил уходит на переговоры с владельцами домов. Мы редко встречаем с их стороны сопротивление, но сам процесс переговоров может быть очень продолжительным и трудоемким.
