Интервью c Татьяной Зборовской
«Работая с произведением, я всегда равняюсь на себя»
Татьяна Сохарева
В сентябре 2018 года переводчик Татьяна Зборовская получила Специальную премию Гёте-Института. В интервью она рассказала о том, как меняется роль переводчика и профессиональные стандарты, а также об отношении к самиздату в России и Германии.
Сегодня вопрос, как отличить хороший перевод от плохого, волнует очень многих. Если ли у вас ощущение, что фигура переводчика становится более заметной в публичной сфере?
Честно сказать, я далека от теории перевода в ее классическом понимании. У меня даже есть статья, посвященная этому вопросу — она называется «Три проблемы перевода: время, деньги и белиберда». Дело в том, что в реальности проблемы переводчика очень редко ограничиваются поиском синонима к тому или иному слову. Переводчик в современном мире — это многостаночник. Каждый день ему приходится думать, как совместить максимальное количество заказов с минимальным количеством свободного времени и при этом не потерять в качестве. В договоре от издательства всегда прописывается, сколько переводчик будет работать над книгой – скажем, три месяца. В реальности все это время он ходит на основную работу и берет заказы помельче лишь для того, чтобы выйти хотя бы на 35 тысяч рублей в месяц, которые получает кассир в «Пятерочке». Переводчики старшего поколения могут позволить себе жить нормальными профессиональными стандартами и выпускать по одной книге в год, а не по двенадцать, как это происходит в моем случае. Мне же всегда было неведомо, как люди зарабатывают деньги – наверное, поэтому я и выбрала творческую профессию.
Следите ли вы за переводными новинками и многочисленными дискуссиями, которые ведутся в соцсетях?
Я стараюсь не ввязываться в споры. Последние года три я читаю исключительно по-немецки и не успеваю следить за тем, что происходит в мире переводной литературы за пределами моей сферы деятельности. Переводчики, как правило, живут кастами первого языка: если попал в когорту германистов, это и будет определять твою область компетенции.
Должна ли у переводчика быть собственная творческая стратегия?
Не могу ничего сказать о коллегах, работающих с другими языками, но в среде германистов собственная стратегия, есть, например, у Александра Филиппова-Чехова. Он создал издательство и всей душой в него вкладывается — переводит и выпускает те книги и в той версии, которые считает правильными. Я могу представить, каких усилий ему стоит двигать эту глыбу. Со стороны это, конечно, выглядит как профессия мечты, но, к сожалению, далеко не все могут себе позволить работать в таком ритме. Не уверена, смогла бы я осилить этот путь в одиночку. Жизненные обстоятельства вынуждают много работать, поэтому у меня нет возможности превратиться в издательство, но я по-хорошему таким людям завидую и желаю всяческих успехов. Было бы здорово, если бы в России появилось больше фондов и государственных программ, которые бы поддерживали подобные инициативы.
Одна из самых частых претензий к переводчикам — расхождения с оригиналом. Как вам кажется, где заканчивается свобода интерпретации?
Все зависит от качества оригинального текста. Работая с произведением, я всегда равняюсь на себя — итоговый текст должен быть понятен и приятен мне как носителю русского языка. Если в нем будут явные огрехи, никто не будет разбираться, что написано в оригинале — виноват будет переводчик. Поэтому ситуация, когда редактор вместе с переводчиком исправляют погрешности оригинала, не искажая авторский замысел, совершенно нормальна. Но бывают и случаи, когда издателя не устраивают в книге отдельные эпизоды или суждения, которые он считает для себя неприемлемыми, и он требует их убрать. Если это противоречит авторскому замыслу, я никогда на такое не соглашусь — если только сам автор не разрешит что-то вырезать или переписать. Чаще всего такие проблемы возникают в связи с российским законом о защите детей. Немцы много пишут о социальных проблемах, и, как правило, такие книги подпадают у нас под категорию «16+» или «18+», а рассчитаны они при этом лет на 12. С одной стороны, я понимаю желание издателя выпустить книгу любой ценой, но с другой, бывают уступки, на которые, к сожалению, пойти нельзя, потому что автор хотел сказать именно то, что сказал.
Насколько немецкие авторы открыты к диалогу с детьми? Часто ли в книгах поднимаются такие сложные темы?
Немцы считают, что от детей ничего нельзя скрывать, и, как мне кажется, правильно делают. Если детям не расскажет о каких-то спорных вещах книга, они все узнают из другого, менее надежного источника. Поэтому немецким писателям чужды табу. Они вообще не воспринимают детскую литературу как некое особое направление со своими ограничениями: они пишут о жизни, а в жизни бывает всякое. Они бы не поняли, если бы в детских книгах появлялись некие идеальные люди, которые не похожи на тех, что мы видим каждый день. Немцы хотят растить своих детей так, чтобы те могли без проблем интегрироваться в реальный мир.
Приходилось ли вам когда-нибудь отказываться от книги?
Отказываться — нет, но у меня был случай, когда моя книга сменила семь редакторов. С первыми шестью мы пытались убедить издателя в том, что его пожелания не соответствуют тексту оригинала. Седьмой каким-то чудом сумел привести мою работу и требования издательства к среднему арифметическому, не умаляя достоинств оригинала. Кончилась история тем, что этому редактору предложили переводить серию дальше. С одной стороны, было обидно, потому что автор хороший, а с другой – я прекрасно понимаю, что такое сотрудничество не для меня. В наших реалиях переводчики часто сталкиваются с очень странными – по западным меркам – условиями труда. В любом договоре сказано, что я должна всем, а мне не должны ничего, кроме гонорара, и если книгу, например, будут экранизировать, я не буду иметь к этому никакого отношения – хотя, казалось бы, это мой текст, актеры на экране будут говорить моими словами. Но даже если фильм станет новой сагой о Гарри Поттере, это событие пройдет мимо меня, потому что в кино есть другие люди, которым тоже хочется заработать — сценарист, продюсер. В Европе переводчик в таких случаях получает роялти, у нас — нет.
Многие переводчики считают, что книгу нужно обязательно дочитать до конца, прежде чем браться за перевод. У вас какой подход?
Я далеко не всегда дочитываю книги до конца, потому что при переводе мне важно передать ту увлеченность, с которой я открываю для себя то или иное произведение. Я быстрее нахожу правильные слова, когда книга меня интригует. Если я прочитала какой-то фрагмент пять раз и знаю, чем все закончилось, никакого драйва, скорее всего, не будет. Мне хочется не растерять эту эмоциональную составляющую. Но если речь идет о книгах для детской и подростковой аудитории, их просто необходимо сперва прочитывать до конца, чтобы выяснить, не противоречит ли в них что-нибудь нашему законодательству. Очень часто на предпоследней странице многотомника появляется нечто, из-за чего книга остается в рукописи навсегда.
Востребованы ли сейчас любительские переводы? Возможно ли в этой сфере отыскать золотой слиток?
Да, конечно, качественные тексты там, безусловно, встречаются. Если книга человека заинтересовала настолько, что он сел и перевел ее, значит, обязательно найдется и заинтересованный читатель. Проблема в том, что интересы издательств не всегда совпадают с интересами переводчиков, особенно в России, где не существует такой профессии, как литературный агент — за редкими исключениями. Поэтому многие тексты уходят в самиздат. Если судить по Франкфуртской книжной ярмарке, издатели в Европе все чаще смотрят в сторону качественного самиздата. В этой области существуют собственные премии, она считается очень интересной и перспективной. У нас же то, что выходит в самиздате, как правило, не читает никто, кроме автора и его друзей. Хотя еще в середине нулевых самиздат был другим — маргинальным, но качественным. Он противостоял мейнстриму. Это были крохотные издательства, которые имели четкую стратегию и находили качественные тексты. В последнее время, как мне кажется, качество самиздата в России сильно упало. И я даже не могу это связать с тем, что самиздат коммерциализируется. Если бы он реально коммерциализировался, его бы кто-нибудь покупал, но пока все уходит в макулатуру. Надеюсь, такие сервисы, как Ridero, изменят ситуацию, и цифровой самиздат будет лучше.
Как обстоят дела с переводом русской литературы на немецкий язык?
Немцы переводят очень много — в первую очередь классику. Например, «Анна Каренина» недавно вышла в Германии в двадцать первом переводе. Это свидетельствует не о том, что все предыдущие были плохими, а о том, что книга пользуется популярностью. А также о том, что немцы прочитали хотя бы несколько из тех двадцати переводов, и у них есть возможность и желание сравнивать. Их иногда не хватает российскому читателю, потому что когда у нас выходит, например, новый перевод Томаса Манна, скорее всего, среди его читателей будет мало тех, кто прочел предыдущий. Немцы читают Толстого и Достоевского, любят Тургенева, но перестают активно интересоваться русской литературой примерно на подходе к 1917 году. После революции наступает провал — только на обочине читательского интереса мелькает Булгаков и совершенно позабытый у нас Гайто Гадзанов. Иногда появляется то, о чем вроде бы и не подумаешь — например, Ильязд, которого в Германии воспринимают в первую очередь как писателя, а не художника книги. Читают Шолохова и Солженицына, но после них – опять провал.
Следующее поколение писателей, которых активно переводят в Германии — это Сорокин, Шишкин, Улицкая, словом, современная интеллектуальная проза. При этом практически не переводятся такие очевидные для нас авторы, как братья Стругацкие. Есть буквально пара томов, но о них практически никто не знает. Часто среди авторов примерно одного уровня известен только кто-то один: к примеру, Улицкую все знают, а Дину Рубину я ни разу не видела в книжном магазине. В продаже можно найти Александру Маринину и Полину Дашкову, но нельзя найти Дарью Донцову. Года два или три назад издали Тэффи — тоненькой книжечкой, ориентированной на ценителей, но все-таки издали. Немцы переводят много, однако их выбор не всегда совпадает с нашим представлением о том, какие русские книги нужно читать в первую очередь. Среди их переводчиков есть абсолютные звезды — это Розмари Титце, Андреас Третнер, Доротея Троттенберг, это была Светлана Гайер. Их имена сами по себе работают как рекомендательная институция, и я бы очень хотела, чтобы наши переводчики, которых, как правило, никто не знает, тоже когда-нибудь вышли на этот уровень.
