Как сохраняется биоразнообразие в Москве
Дикая жизнь города

Станислав Кувалдин

«Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, – весна была весною даже и в городе. Солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее».

Эта цитата из романа Толстого «Воскресение» задает определенные рамки для разговора о биоразнообразии в больших городах. Пространство мегаполиса, хотя и формируется для проживания и производительной деятельности миллионов людей, оставляет ниши, позволяющие другим видам живых существ проживать на территории города. Иногда такие ниши создаются намеренно, как это происходит в случае городских парков и лесов, иногда это побочный эффект жилой и промышленной застройки. Так или иначе, город всегда находится в динамичном взаимодействии с природными системами, которое не сводится лишь к их уничтожению и подавлению, а история развития города и его экономической жизни оказывает свое воздействие на природный мир. В полной мере это относится и к Москве. Резкие экономические трансформации последних 30 лет и разные подходы к развитию города не могли не повлиять на cостояние его растительного и животного мира.

Наличие в городах животных и растений, встречающихся в дикой природе – показатель, который вряд ли может считаться нейтральным для людей. Существование животных невозможно без наличия пищевых цепочек и жизненного пространства, которые будут обеспечивать их популяцию, хотя в некоторых случаях пищевая база может создаваться благодаря изъянам в организации городского хозяйства – в частности, источником пищи оказываются мусорные баки и другие доступные места складирования отходов. И все же разнообразный живой мир города свидетельствует о том, что в нем существуют устойчивые природные системы, стабильность которых означает возможность оказания жителям environmental services, или экосистемных услуг. Под этим термином объединяют возможности окружающей среды самостоятельно компенсировать негативные последствия от текущей экономической деятельности: очищать воду, воздух и почву, в положительную сторону влиять на здоровье жителей и другими способами способствовать комфорту проживания в городской среде. Границы Москвы претерпели значительные изменения в 2012 году, когда к городу присоединили огромную по площади территорию вдоль Киевского и Калужского шоссе вплоть до границы с Калужской областью. На этих землях, получивших название «Новая Москва», сейчас осуществляются значительные проекты по строительству и преобразованию некоторых природных участков с созданием парков. Оценивать влияние преобразований в «Новой Москве» на биоразнообразие этих еще недавно областных территорий, можно сказать, отдельная задача. Намного важнее отслеживать ситуацию с биоразнообразием и факторы, влияющие на ее динамику на тех территориях, в границах которых город существует традиционно и на которых расширение происходило последовательно. Хотя бы потому, что здесь ткань городского пространства существует гораздо дольше, а значит и процессы сосуществования животного мира с городом имеют длительную историю.

И хотя общие представления о негативном воздействии преобразований на дикую природу близки к действительности, процесс этот едва ли можно описать в однозначных категориях. На это влияет и адаптивная сила природы, и некоторые управленческие решения.

Кому в городе жить хорошо

Дикая природа в городах занимает порой не вполне очевидные ниши. Поэтому, описывая биоразнообразие, можно отдельно рассмотреть виды, научившиеся сосуществовать вместе с людьми в городских пространствах, и те виды, которые способны выживать в природных комплексах, то есть в парках, лесах, на малонарушенных прибрежных территориях и в других подобного рода резерватах. Непреодолимого разделения между этими категориями нет. Виды, встречающиеся в городских дворах, могут обитать и на территории охраняемых природных лесов, в свою очередь животные, прежде встречавшиеся лишь в пределах лесных массивов, могут предпринимать попытки освоения городских пространств – например, лисы. «Москва действительно приобретает черты европейского города, такого, как Берлин или Лондон, где лис можно встретить даже в центре», – отмечает биолог Николай Формозов. Он воздержался от указания точных причин, почему лисы появляются в жилых районах, но считает возможным, что одним из факторов стало снижение в городе численности бродячих собак. Близкородственные виды в природе обычно находятся в жесткой конкуренции, и сильные собаки относятся к лисам непримиримо. Поэтому борьба с бродячими собаками могла открыть дополнительные ниши для жизни лис.

Еще один пример, на который обращает внимание Николай Формозов – увеличение в городе численности редких соколов-сапсанов. Правда, в данном случае речь идет не только о естественном процессе, но и о сознательной деятельности по реинтродукции сокола в городское пространство. С 1996 года выращенных в питомниках молодых сапсанов регулярно выпускают в разных частях города. Птицы, в природе строящие гнезда на высоких деревьях и в скалах, быстро осваивают высотные здания – первая пара поселилась на Главном здании МГУ. При этом выращенный в питомнике самец образовал пару с дикой неокольцованной самкой. Сейчас сапсаны гнездятся также на здании МИД на Смоленской площади и на здании Триумф-Паласа. Директор Зоологического музея и организатор программы «Птицы Москвы и Подмосковья» Михаил Калякин объясняет, что для поселившихся в Москве сапсанов город предоставляет комфортные условия: «Им достаточно легко здесь охотиться. Фактически минут за 10-15 полета они гарантированно поймают голубя, которые встречаются в изобилии».

Хоть краешек земли

Впрочем, подобные истории успеха с реинтродукцией нескольких хищных птиц, способных питаться такой типичной «городской» птицей, как голубь, не свидетельствуют об общем благополучии дикой природы. За несколько последних десятилетий тенденции развития мегаполиса и особенности ведения хозяйства серьезно ограничили возможности некоторых прежде комфортно существовавших видов.

Одна из причин – физическое сокращение свободных пространств, где могли произрастать те или иные формы растительности и жить насекомые, создававшие пищевую базу для животных и птиц. Согласно данным исследования в рамках проекта «Экосистемные услуги Росии», ведущегося Центром охраны дикой природы совместно с германским Институтом экологического и регионального развития имени Лейбница (Дрезден), доля плотной городской застройки в границах «старой Москвы» увеличилась с 43,75% в 1991 году до 61,58% в 2014 году. За это же время вдвое сократилось количество земель, не отданных под городскую и промышленную застройку, не включенных при этом в охраняемые природные территории. Доля открытых урбанизированных пространств сократилась с 23,17 до 17,7% за счет увеличения застройки разной степени плотности.

«Посмотрите, как выглядят междомовые пространства в новых кварталах, – говорит генеральный директор Центра охраны дикой природы Алексей Зименко. – По сути, это узкая асфальтированная или замощенная территория с детской площадкой, автопарковкой и несколькими саженцами или деревьями. Это принципиально не похоже на зеленые дворы, которые существуют в кварталах, застроенных в прежние годы. И в этих новых «дворах» не может жить и выжить практически никто. Да и человеку здесь, мягко говоря, неуютно».

Благоустройство – страшная сила

Алексей Зименко обращает внимание также на мощное разрушительное влияние со стороны коммунальных служб, которое особенно усилилось в последние 10-15 лет. Удаление опавших листьев лишает мест зимовки многих насекомых и других беспозвоночных. Точно так же подрывает численность насекомых выкашивание травы и практика удаления верхнего слоя почвы с заменой его на искусственные грунты, засеваемые однообразной газонной травой. Все это уничтожает прежнее разнотравье, очень важное не только для животных, но и для города и его жителей. «Обычно замену почв объясняют тем, что старая загрязнена накопившимися в ней токсичными веществами, – говорит Зименко, – но даже если это так, это живая почва, которая способна со временем самоочищаться. А для превращения искусственного грунта в естественный почвенный покров потребуются годы».

Газоны, которые заменяют во дворах естественную растительность, лишены разнообразия растительных видов, что подрывает разнообразие насекомых, а значит, воздействует и на насекомоядных птиц. Отсутствие злаковых в травяном покрытии газонов уменьшает кормовую базу для зерноядных. Одним из возможных следствий стало сокращение численности воробьев. Большинство специалистов сходятся во мнении, что причина исчезновения воробьев из поля зрения москвичей – в сокращении численности насекомых, которыми воробьи кормят птенцов, и исчезновение диких злаковых (взрослые особи – зерноядны) во дворах и на других зеленых участках из-за коммунальных практик благоустройства. Михаил Калякин говорит, что оценивать сокращение численности воробьев достаточно сложно из-за того, что состояние популяции до последнего времени не вызывало беспокойства и поэтому никто не вел учет их численности. Тем не менее, факт её сокращения не вызывает сомнений.

Николай Формозов обращает внимание на еще один аспект благоустройства городской природы, пагубно сказывающийся на птицах – рабочие регулярно и достаточно радикально проводят обрезку кустарников. Как правило, такая обрезка ведется, когда многие птицы устраивают гнезда в кронах кустарника, и из-за причиняемого беспокойства способны бросить яйца или птенцов. Это одна из основных причин гибели в городах кладок и выводков славок, садовых камышевок, и, возможно, соловьев, устраивающих гнезда в густых кустарниках или на земле под их защитой.

Сравнение данных первой половины нулевых с результатами 2016 года показало, что число гнездовых пар соловьев сократилось в парках Москвы. При этом во многих из них были проведены работы по благоустройству. По словам биолога Надежды Кияткиной, принимающей активное участие в подсчете соловьев, последствия могут сохраняться очень долго: «В Царицынском парке благоустройство провели почти 15 лет назад, но к прежним цифрам численность соловьев там так и не вернулась». Биолог рассказала, что дальнейшая успешность популяции во многом зависит от того, в каком состоянии поддерживают территорию и дают ли возможность восстановиться высокой траве и кустарникам хотя бы на отдельных участках. «В прошлом году у нас была отмечена небольшая «соловьиная сенсация» в Лефортовском парке. Соловьи покинули его 10 лет назад. Но в прошлом году во время пандемийных ограничений парк закрыли и, кажется, перестали с прежней регулярностью все подрезать и косить, и там было отмечено три поющих самца». Как объясняет Кияткина, городские соловьи проявляют высокую пластичность и стараются использовать существующие возможности. В некоторых парках остаются старые обширные кустарники, в которых можно укрыться. Соловьи также способны устраивать гнезда и на придомовых территориях, если там соблюдаются требования к их месту обитания. Тем не менее, общие тенденции городского благоустройства и данные статистики по паркам Москвы позволяют говорить об общем снижении численности соловьев в городе.

В разных странах имеются специальные приемы, чтобы оградить мелких гнездящихся на земле птиц от беспокойства со стороны людей и домашних животных. В частности, Николай Формозов считает удачным опыт устройства так называемых «крапивных клумб» – участков высокой и труднопроходимой растительности, обносимых легкой проволочной оградой от проникновения кошек и собак. Впрочем, организация таких сознательно неухоженных участков требует менее линейного подхода к представлениям о благоустройстве. Такой же поддержкой для популяции городских птиц, по мнению Алексея Зименко может быть выборочное, мозаичное кошение газонов, однако и это ставит перед коммунальщиками чуть более сложные задачи, чем те, что они выполняют теперь.

Не допускающий исключений подход при уходе за зелеными насаждениями сказался на численности еще одного многолетнего обитателя Москвы: по данным на 2015 год сокращается популяция гоголя. Одна из причин – особенность гнездования этого вида утки, который откладывает яйца в дуплах. Сейчас дуплистые деревья регулярно спиливаются коммунальными службами как потенциально опасные, что лишает гоголей мест выведения потомства. Другая утка, также интродуцированная в Москву в 1950-е годы – огарь, при этом увеличивает свою численность. В городе она гнездится на чердаках и, по крайней мере сейчас, ее размножению мало что угрожает.

Одним из вариантов городского пространства, не находящегося под охраной, но тем не менее предоставляющего нишу для некоторых видов городской фауны, оказывались заброшенные территории и пустыри. При повышении ценности московской земли пустыри не могут сохраняться на карте так долго, как это случалось несколько десятилетий назад, что также сказывается на биоразнообразии. Экономические трансформации 1990-х привели к образованию таких своеобразных резерватов, как заброшенные промзоны, предоставленных во многом сами себе и привлекавшие представителей животного мира. По словам Михаила Калякина, в прошлом при организации наблюдений за птицами на территории остановившихся фабрик обнаруживалась концентрация достаточно редких для Москвы певчих птиц: овсянок, щеглов, деревенских ласточек и некоторых других. Сейчас старые промзоны интенсивно застраиваются, и этот «резерват» постепенно исчезает.

Во имя набережной и спортплощадки

Животный мир Москвы не ограничивается фауной, которая может существовать в непосредственном соседстве с человеком. Менее уживающиеся с людьми животные обитают в лесах и парках на территории города. Некоторые из них, такие как Битцевский лес или Лосиный остров, занимают обширную территорию, поэтому на них могут существовать относительно сложные и устойчивые экосистемы, где представлены нетипичные для города виды. Помимо популяции лосей, обитающих в Лосином острове, в лесах и парках Москвы встречаются зайцы, несколько видов куньих, уже упоминавшиеся лисы, разнообразные виды птиц и другие представители животного мира средней полосы России. Проживание диких животных в парках и лесах подтверждает факт сложившихся там экосистем, и воздействие на них может быть очень болезненно.

Всего в Москве 113 объектов, которые имеют статус особо охраняемой природной территории (ООПТ). Это множество разбивается на отдельные категории с разным охранным статусом: национальный парк (Лосиный остров), природно-исторические парки (их в городе десять, включая Битцевский лес и Измайловский парк), природные и ландшафтные заказники и памятники природы. Многим объектам охранный статус был придан уже в постсоветское время, как правило в 90-е годы. Алексей Зименко считает это принципиально важным шагом в деле охраны биоразнообразия города, впрочем высказывая скепсис по поводу того, насколько этот статус обеспечивается в действительности. Также он обращает внимание, что подавляющее большинство подобных охраняемых объектов имеют очень маленькую площадь: «Часто это какие-нибудь родники, или другие небольшие водные объекты – пусть они находятся под охраной, но сами по себе, то есть вне связи с другими островками живой природы, они мало способны помочь сохранению биоразнообразия».

Действительно больших природных территорий, таких как Лосиный остров, Измайловский парк или Битцевский лес, в Москве относительно немного и расположены они не во всех частях города. Главная угроза для них и, тем более, для меньших охраняемых природных территорий – рост антропогенной нагрузки. Городские власти, по-видимому, не видят в этом проблемы и считают, что в парки надо привлекать людей, создавая комфортные условия для отдыха. Как отмечено в уже упоминавшемся докладе «Экосистемные услуги России», территории городских ООПТ в последние годы оборудуются спортивными и игровыми площадками, для чего у природных территорий отнимаются площади, а леса и парки становятся дополнительным местом массового пребывания жителей. Говорить о балансе между необходимым отдыхом на природе и поддержанием этих зон как стабильных и здоровых природных комплексов сложно. Исследования авторов доклада показывают, что природные участки на территории многих ООПТ подвергаются сильной фрагментации из-за возведения объектов спортивной инфраструктуры и активного благоустройства.

Комментируя воздействие на биоразнообразие благоустройства территорий, Алексей Зименко особенно резко высказывается по поводу разрушения прибрежных участков и берегов водоемов: «Граница земли и воды – ценное сочетание разных природных комплексов, жизненно важное как для наземных, так и для водных экосистем. Но в Москве береговые, в том числе водоохранные зоны водоемов во многих парках уничтожаются совершенно варварскими методами – берега обносят бетоном или оборудуют габионами, вдоль воды мостят широкие дороги, прокладывают велодорожки там, где даже деревянные настилы являются серьёзным вмешательством, на грани допустимого. После такого «благоустройства» мало кто способен выжить». В качестве особенно вопиющего случая Алексей Зименко приводит пример Воробьевых гор, имеющих статус природного заказника, где, помимо широкой набережной и велодорожек, для развлечения посетителей поставлены световые мачты, интенсивно освещающие территорию цветными фонарями. «Это немыслимое и неприемлемое световое загрязнение, негативно влияющее на животных. Подобное на охраняемой территории просто недопустимо. Я не уверен, что теперь можно говорить о сохранении Воробьевыми горами функции заказника».

Михаил Калякин более осторожен в оценках, указывая, что серьезного изучения воздействия подобного светового загрязнения на популяции птиц в Москве пока не проводилось. Тем не менее, установка таких инородных и избыточных объектов на природных территориях без специального изучения сама по себе говорит о приоритетах городских властей. В последние годы в Москве с большим шумом открывали новые природные объекты. Самым громким событием стало создание парка Зарядье. О ценности появления в центре города подобных зеленых объектов с точки зрения биоразнообразия Михаил Калякин говорит с большим скепсисом: «Парк этот небольшой, всего 13 гектаров, он фактически изолирован в центре Москвы. Вряд ли он способен привлечь какие-то новые виды кроме тех городских птиц, которые и так обитали в окрестностях Варварки. Разве что какая-то особь залетит совершенно случайно».

Подобные залеты редких птиц в Москву действительно случаются, и иногда об этом довольно громко объявляется как о достижениях в деле охраны природы. «Птицы существа сложные, иногда у них что-то «ломается» в системе навигации и они залетают неизвестно зачем и без всякой для себя пользы в странные места. Но это лишь единичные инциденты. В прошлом году, например, на Кожуховский пруд залетел баклан – ну, залетел и залетел. Понял, что здесь ему ловить нечего и отправился дальше. Биоразнообразие – это все же стабильное проживание в городе каких-то видов».

С признаками дикой жизни

Можно видеть, что Москва в последние десятилетия стала менее комфортна для проживания диких видов и сосуществование природы с человеком на городских пространствах стало более проблематичным. Этот процесс нельзя назвать линейным, поскольку в развивающемся городе могут появляться неожиданные ниши для дикой природы. И сами дикие виды могут приобретать новые навыки сосуществования с человеком (как это происходит с заходящими в город лисами). Нельзя сказать, что городские власти не понимают ценности зеленых территорий и не собираются сохранять зеленые пространства как в жилых районах, так и в городских лесах и парках. Однако упрощенные представления о том, как именно следует ухаживать и поддерживать в порядке такие участки при интенсивности благоустроительных работ фактически не оставляют в покое те несложные природные системы, которые еще существуют в городе, и способствуют их дополнительному угнетению. А охраняемые природные территории воспринимаются властями прежде всего как декоративный и рекреационный ресурс, что превращает живой мир этих территорий лишь в одну из особенностей, охрана которой при всех декларациях, очевидно, не стоит на первом месте.