Право замедлиться
Бабушки, большие данные и «Властелин колец»

Решение есть, и оно подсказано нам извне, зимой и холодом: нам нужно замедлиться. Кто готов замедлиться? Кто готов побороться с властью вездесущего глаза, постоянно наблюдающего за нами? Участница резиденции поэтесса Мари-Андре Жиль вместе с Сунной Носоуниеми размышляет о своей резиденции на саамской территории.
 

Мари-Андре Жиль

Сила бабушек

Я нахожусь на территории Сапми (Лапландии), в Гарегасньерге, в писательской резиденции, посвященной искусству, коренному знанию и Северу. Со мной Сунна Носоуниеми, уроженка саамского народа.

Мы живем вместе в ее семейном доме (поместье? ферме?) и вместе занимаемся повседневными делами. С первых дней Сунна заботится обо мне, как о маленькой девочке: учит плести из бисера, кормит досыта, заставляет есть вареный олений язык и терпит мой английский, на котором я с трудом говорю на уровне ребенка.

Сунна быстро становится моей Ahkku, моей Kukum, моей бабушкой. Мы смеемся над этим, ведь она гораздо младше меня, но такие уж у нас отношения. Мы много беседуем об этом, бабушки наших народов вдохновляют нас на размышления о мире: о медленности, заботе, обучению через отношения, подлинности. Все, что мы описываем, противоречит современному миру. Еще мы говорим о том, как часто инструкции заменяли нам настоящих бабушек, как мы попадали в водоворот сообщений, на которые нужно ответить, как тревожились о динамике присутствия-отсутствия в наших отношениях с Интернетом. Мы беспокоимся, что ориентиры для наших ассоциаций станут искусственными. Например, когда я вижу неописуемо красивое северное сияние, я думаю о спецэффектах в кино. Когда я вижу реку Инари в утренних красках и Священную гору, уходящую в облака, я делаю фотографии, чтобы показать их друзьям и похвастаться, как мне повезло быть здесь, — вместо того, чтобы просто вдыхать. Когда я смотрю вблизи на свежий снег, он напоминает мне крупные пиксели. Короче говоря, я осознаю, как виртуальное становится ориентиром для моих ассоциаций.

Я пишу о природе, пишу стихи, я чувствительна к социальным и экологическим вопросам, — и все равно я, как и все, немного теряюсь в этой новой реальности образов и ощущений. С Сунной мы говорим о наших предках — саамах и пекуакаминуач — о знании, которое мы унаследовали. Мы хотим внимать их учениям, вдохновляться их образом жизни, усваивать и присваивать его. Я хорошо понимаю, что все, что мы испытываем прямо сейчас, — это отражение событий, происходящих повсюду, и в том числе в других людях.

Решение есть, и оно подсказано нам извне, зимой и холодом: нам нужно замедлиться. Кто готов замедлиться? Кто готов побороться с властью вездесущего глаза, постоянно наблюдающего за нами?

Одно кольцо, чтоб править всеми

Солнце садится. Закат очень красив — как и рассвет, который был всего четыре часа назад. Сунна берет шоколадную конфету из коробки. Я тоже беру одну. Они со вкусом кокоса. Разговаривая о социальных сетях и наших отношениях с мобильными телефонами, мы вскоре приходим к сравнению с «Властелином колец» и пророческим даром Толкиена:

Сунна: Я как Фродо с кольцом: иногда лезу в карман и дотрагиваюсь до телефона, и мне нравится знать, что он там!

Мари-Андре: А когда ты смотришь на экран телефона, то как будто надеваешь кольцо — исчезаешь из реального мира, становишься невидимкой для окружающих и переносишься в параллельную вселенную, где чувствуешь себя могущественной. Это вызывает сильную зависимость — и тревогу!

Сунна: Да, а Назгулы — черные всадники — представляют собой тревогу, которая неизбежно преследует нас, когда мы возвращаемся в этот мир.

Мари-Андре: Согласна! А око Саурона представляет собой крупные компании, которые видят все, что мы делаем, и навязывают нам рекламу и алгоритмический контроль. Сотовые вышки повсюду, и они постоянно расширяют свой охват! Это метафора капитализма.


Я откусываю шоколадно-кокосовую конфету и думаю про себя: конечно же, мы не первые, кто говорит об этом и приходит к такому выводу. Тревожно видеть это таким образом. И все-таки через пару минут мы проверяем мессенджеры: не пришли ли новые сообщения? Я запускаю руку в коробку конфет: мы съели их все.

Мари-Андре Жиль занимается традиционным орнаментом | © Сунна Носоуниеми

Жар данных

Эта зависимость также становятся настоящей климатической проблемой. Подобно тому, как Саурон, жаждущий расширить свои владения, занимается добычей природных ресурсов и перерабатывает их в огромных кузницах (окей, хватит сравнений!), все данные и все облачные хранилища, которые мы используем, оказывают большое влияние на климат — и со временем оно только растет. Чем больше сообщений мы отправляем, чем больше мы скачиваем, чем больше мы скроллим ленту, чем больше используем «умные» приборы… Тем больше энергии потребляют огромные кулеры, установленные во всех уголках планеты. Телефон — всего лишь маленький предмет в ладони, и поэтому нам кажется, что все происходит самой собой. Мы не знаем всей подоплеки. Несколько больших известных компаний собираются построить дата-центры в Арктике, потому что температура там и так низкая. Но объем тепловой энергии, который выделится в процессе их работы, не может не сыграть роли в глобальном потеплении. Ничего не теряется, ничего не создается вновь, все преображается — мы знаем законы физики. Наслаждение, извлекаемое нами из машин, сильнее, чем наша осведомленность об их пагубном воздействии. Требуется масса усилий, чтобы сбежать от всего этого. А в это самое время удовольствие от вездесущих и вечных данных превращается в колоссальные выбросы тепловой энергии.

Мы живем внутри парадокса: я в сознании, и все же я подчиняюсь это гигантской сети. Может даже казаться, что у меня нет выбора, если я хочу идти в ногу с миром. Если я хочу, чтобы моему удовольствию — а также сотням тысяч файлов, мнений, новостей и видео с котиками — не было конца. Чем больше я увлекаюсь активизмом, тем сильнее чувствую, что пячусь назад, ведь каждый мой шаг оставляет глубокий след. Я верю, что решение кроется в архетипе бабушки, в замедлении всей нашей жизни. Я удаляю приложения социальных сетей с телефона, чтобы сделать их менее доступными. Для начала уже неплохо.

Я возвращаюсь к бисероплетению. Сунна оборачивается ко мне.  «Думаешь, нам удастся однажды выбросить свои телефоны в жерло вулкана?» — спрашивает она. «Если мы ничего не предпримем, вулкан сам придет и проглотит нас», — отвечаю я.
 

Kuei Pipun,

Здравствуй, Зима,


Мне захотелось тебе написать, когда я увидела, что ты возвращаешься.

Ты всегда возвращаешься.

От этого мне спокойно.


Тобой я отмеряю время, с тобой оставляю следы, приручаю медленность.


Ты моя верная, ты на всех языках и в моем (я дарую его снежинкам), ты на Севере — общем Севере нашем:

урчащие озера

мех как во сне

детская буря и кресло-качалка

зеленая-хвойная, сахарная пудра — mitanuiun

акустика света, запахи снегохода

просеянная мука и животный жар

пар изо рта и коньки

papamishkupanu;

перевести дух над лопатой, морская соль

скрип половиц и безумный ковер

красивые красные щеки и белки-летяги

вышивка на тюле, лед как зеркальная гладь, mishkumi

попкорн и белая тушь на ресницах и, прежде всего, два слова — я повторю:


 

Ты убеждаешь всех, что в тебе жизни нет.

Но я знаю, это не так.

Есть у тебя и кружные пути, тайники, известные мне и любимые мной: первый заморозок, от которого яблоки сладкие, точно мед, хохочущая метель, что наискось искрится под фонарями.

Мне спокойно знать, что ты приходишь не навсегда.

Вот бы другие люди тоже могли сообщать друг другу об этом прямо.
Это правда — мы приходим не навсегда. 

Если бы у меня была вера, у нее были бы твои глаза.