Виталий Куренной
Границы в безграничном мире
Мы живем в мире, где отчетливо проявляются две противоположные тенденции. В зависимости от выбранной перспективы мы часто склонны переоценивать значение одной из них, полагая, что она, наконец-то, возобладает. Рассмотрим их по порядку, чтобы затем привести к единству, которое, пользуясь старым философским понятием, можно назвать диалектическим.
Итак, первая из них – тенденция слома границ. Эту тенденцию в культур-философской традиции принято называть цивилизацией.
Цивилизация: границы в мире исчезают
Существует множество теорий и историй генезиса современности, часто между собой конкурирующих. Но все они сходятся в том, что мир модерна возникает как слом границ. В социальном плане модерн сметает границы сословных различий – в современных обществах устанавливается гражданское равенство. В области права современная система сметает цеховые и сословные правовые привилегии, устанавливая единую систему права. Общество больше не состоит из дворян, мещан, крестьян и т.д. – оно состоит из граждан. Это оказывает влияние и на систему наказаний, что выразительно описал Мишель Фуко: вместо различных типов казни, подобающих представителям того или иного сословия, начинает действовать машина гражданского равенства – гильотина. В XX в. этот процесс выходит за границы отдельного государства: международная правовая система устанавливает универсальное единство всеобщих прав человека.
Унификация и единообразие постепенно меняет и систему государственного управления. Чиновники, прежде извлекавшие свой доход из системы кормления, начинают получать единообразную зарплату, унифицируется система налогов, вводится единообразный документооборот.
Один из главных таранов, пробивающих границы, - капиталистическая экономика. Деньги становятся универсальным средством опосредования любых обменов, они ликвидируют различные ритуалы реципрокности, требующие знания обычаев и неформальных правил. Экономический интерес открывает эпоху великих географических открытий, быстро избавляя земной шар от белых пятен. К XVII в., полагает Иммануил Валлерстайн, современная мироэкономика капитализма уже сложилась во всех основных чертах, то есть стала глобальной. В самые отдаленные части Африки проникают товары, изготовленные на европейском континенте. Тем самым современные макроисторики повторяют наблюдение «Капитала» Карла Маркса: «Мировая торговля и мировой рынок открывают в XVI столетии новую историю капитала». А «Манифест коммунистической партии» Маркса и Энгельса возвещает уже и о рождении современной глобальной массовой культуры: «Плоды духовной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием. Национальная односторонность и ограниченность становятся все более и более невозможными, и из множества национальных и местных литератур образуется одна всемирная литература». Дело здесь не в особой прозорливости марксизма. В эту же эпоху правый гегельянец Карл Розенкранц рисует в эссе ««Прогресс в единообразии нашей цивилизации» полномасштабную картину глобализации современного мира, где мода, игры и спортивные состязания, транспортная инфраструктура, военные технологии и структуры государственного управления, средства коммуникации и журналистика, даже окультуренные животные и растения – все это приобретает единообразный характер, выходящий за пределы любых границ.
В области науки и технологий мы наблюдаем сходную картину. Великая научная революция раннего Нового времени упраздняет космологию Аристотеля, которая представляет собой качественную иерархию различных уровней бытия. Мир превращается в единообразное пространство и время: рождается современная физика. Распространение количественных методов в науке, ее стремительная математизация идут рука об руку с распространением монетизированной экономики: деньги в современной экономике и количественные показатели современной науки – две стороны одной медали.
Всю совокупность этих процессов Макс Вебер назвал рационализацией и «расколдованием мира». Рационализация представляет собой глобальную стандартизацию – интерфейсов наших гаджетов, программного обеспечения, всевозможных стандартов и протоколов, всей современной цивилизационной инфраструктуры: аэропорты во всех частях мира отличаются так же мало, как машины, которые мы берем на прокат, или гостиницы, в которых мы останавливаемся. Джордж Ритцер называет этот современный процесс рационализации глобального мира прогрессирующей «макдональдизацией общества». Макдональдс – тот ресторан, в который мы можем зайти в любой стране, зная, что нас там примерно ожидает, - таков современный символ глобальной цивилизации.
Нередко – из локальной или провинциальной перспективы – плоды цивилизации рассматриваются как исходящие из какого-то центра. В России они обычно воспринимаются как «европейские», в Европе – как «американские», для Ирана в определенный период они были «российские». Это заблуждение: глобальная цивилизация не имеет локальной привязки. Основной центр генерации цивилизационных инноваций постоянно мигрирует. В случае канализации он находился в Риме, в случае паровоза – в Европе, в случае айфона – в Калифорнии, завтра он может оказаться в Китае или где-то еще. Продукты цивилизации никак не связаны с теми местом, с той историей, в контексте которого они возникли – это условие того, что они могут беспрепятственно распространяться по всему миру.
Однако у цивилизации есть оппонент - ровно обратная тенденция производства границ. Эту тенденцию в культур-философской традиции принято называть культурой.
Культура: границ в мире становится все больше
Стиранию границ, на котором делали акцент все классики современной социальной теории, далеко не исчерпывает содержание тех процессов, в контексте которых мы живем. Более того, можно сказать, что ни одна эпоха не порождала столько границ, сколько их порождает современность.
Начнем с границ в буквальном смысле слова. Численность суверенных государств на планете Земля неизменно растет. В 1945 году в число членов Организации Объединенных Наций вошло только 50 государств (причем СССР был представлен сразу Российской Федерацией, Украиной и Белоруссией). Сегодня число стран-членов ООН – 193. Сюда не относится множество непризнанных или лишь частично признанных государств. Суверенная государственная граница является той ценностью, за которую сообщества людей по-прежнему готовы платить самую высокую цену, а численность государств неизменно возрастает. Однако формирование независимых государств – лишь вершина айсберга. Повсюду мы наблюдаем рост различных форм регионализма и сепаратизма. Выход Великобритании из Евросоюза, симпатии к предвыборной программе Дональда Трампа – вот лишь некоторые проявления этого феномена, приобретающего рискованные и радикальные формы.
Фрагментацию и нарастающую плюрализацию переживают и религии: число различных религиозных течений растет, пополняясь различными квази-религиозными система взглядов. По некоторым сведениям, число сторонников тех, кто причисляет себя к «джедаистам» - течения, основанного на идеях фантастикой эпопеи «Звездные войны», - превышает в Великобритании число буддистов и последователей иудаизма.
Однако поистине взрывной рост численности границ происходит в сфере культуры. В городах процветают ни одни только Макдональдсы. Никогда прежде не множились с такой скоростью рестораны и заведения, предлагающие различные национальные кухни Запада и Востока. Гастрономические туры – одна из опций в индустрии современного туризма: люди стремятся попробовать аутентичные продукты местной кухни. Один из заметных составляющий современной мировой экономики – около 11% мирового ВВП – это туризм. Туризм как таковой основан на желании людей пересечь границу. Даже если это не государственная граница, это, в любом случае, граница своего привычного, существования и повседневной рутины, - даже если это экскурсия в пригород. Реагируя на этот запрос, сегодня действует настоящая индустрия генерирования всевозможных границ: любой город, любой локальный локус силами многих акторов, участвующих в этом процессе, производит всевозможные локальные истории, изобретает своих гениев места, «места силы» и т.д. и т.п. Музеи – хранители локальной памяти и уникальных, только здесь присутствующих шедевров – превращаются в драйверов экономики многих городов. Предсказания Вальтера Беньямина о том, что в эпоху «технической воспроизводимости» шедевры утратят свою «ауру», блистательно не сбылись. Чем больше репродукций Моны Лизы расходится по миру, чем больше картин Густава Климта появляется на банках с печеньем, - тем больше очередь к подлинникам этих шедевров, которые, к слову сказать, рассмотреть в толпе почитателей значительно сложнее, чем на банке с печеньем. То же касается и исторической архитектуры – каждый населенный пункт стремится, по мере возможностей, сохранить или даже воссоздать свой уникальный, локальный исторический облик, подчеркивающий его отличие от других.
Но дело не только в туризме. По мере того, как глобальная цивилизация, то есть цивилизация, по определению, не привязанная к определенной территории и локальной истории, распространяется по миру, тем активнее становится запрос на формирование различий и границ, связанных с историей своего происхождения, своей локальности. Можно взглянуть на численность тех же музеев: они возникают вне и помимо экономической целесообразности, связанной с притоком туристов. Каждое предприятие, каждая корпорация обзаводится собственным музеем – численность таких музее в России попросту неизвестна. Никогда внимание к семейной памяти не было столь напряженным, как в настоящее время. В России, например, работа по разысканию информации о предках и построению генеалогий превратилась сегодня в самостоятельную профессию, в которой подвизаются выпускники исторических факультетов. На пляже в Турции нередко можно встретить людей в майке с принтом «Тагил рулит!», - люди стремятся удержать и подчеркнуть свою идентичность, переходя границу своего локуса. Изобретение и конструирование подобной локальной идентичности – такая же неотъемлемая часть современного мира, как и повсеместное распространение айфона и Макдональдса.
Это стремление создать контур своей идентичности наблюдается на всех уровнях. Социальные сети опробуют все новые инструменты для того, чтобы наш индивидуальный профиль как можно удобнее документировал нашу личную историю: Фейсбук ежедневно предлагает нам воспоминание о том, что было с нами год, три, пять лет назад. Вспомни, кто ты есть – таков посыл этих технологических усилий. Локальные и профессиональные сообщества, люди, горда и страны – все находятся в процессе акцентирования своих различий, а значит и прочерчивания границ.
Диалектика границ
Как объяснить все это? Выше было указано, что классическая социальная теория исходила из того, что мы живем в мире прогрессирующей глобальной цивилизации. Современная экономика (у Маркса – капиталистическая, переходящая в коммунистическую) или прогрессирующая рационализация общества (Вебер) предрекали нам неминуемое стирание всех границ. В случае марксизма дело не ограничилось одной теорий: лозунг «пролетарии всех стран соединяйтесь» на некоторое время превратился в активную политическую программу. В то же время современность знает и ровно противоположную идеологию и практику, когда в ответ на подобный универсализм и интернационализм возникали проекты «особого пути» - губительно враждебные, как нам известно, ко всему чужому и инаковому. В чем причина случаев последнего рода? Ответ может быть таким: идея «особого пути», возвращения к (мнимым) традиционным истокам и ценностям возникает там, где развитие глобальной цивилизации дает сбой. Ее плоды манят соответствующие сообщества, но по какой-то причине – внешней или внутренней – не могут быть достигнуты или воспроизведены. Тогда наступает фрустрация и реакция в форме идеологии особого пути, истинной религии и т.п. И то, и другое – крайности.
Нормальное состояние модерна является динамическим балансом между культурой и цивилизацией, их диалектическим, то есть состязательным, агоническим единством. Сегодня продукты цивилизации распространяются все быстрее, они все более интенсивно проникают в нашу жизнь. В этом нет ничего удивительного: мы выбираем цивилизацию, потому что она является прогрессом. Не в каком-то возвышенном идеологическом смысле эпохи Просвещения, а в самом простом: цивилизация несет с собой комфорт нашему существованию. Вкусив блага цивилизации – будь то канализация, горячая вода из-под крана, мобильный телефон или анестезия при операции, - никто не хочет возвращаться обратно: любое цивилизационное дауншифтерство является маргинальным явлением. Но в то же время цивилизация очевидным образом накладывает на нас бремя: мы ощущаем утрату исторической идентичность, мы чувствуем себя функцией нейтрального, безликого механизма и понимаем, что живем в искусственном, «неподлинном» мире, в котором «отчуждены» от самих себя. Все это является причиной масштабной критики цивилизации – будь то в форме осуждения «больших городов», будь то в форме критики глобальной массовой культуры или образа жизни «буржуа», который выбирает комфорт вместо какой-то там революционной бури. Это почтенная традиция, в формирование которой равным образом приняли участие как правые, так и левые: Кьеркегор, Маркс, Ницше, Шпенглер, Хайдеггер, Адорно и т.д. Все эти мыслители – несмотря на различие позиций – сходились в том, что современная цивилизация должна быть ликвидирована (в этот ряд стоит поставить, конечно, и современный религиозный фундаментализм). Однако она, как нам известно, ликвидируется не в смысле своего «духовного» исправления, а ликвидируется полностью – в конце этого пути маячит, в конечном счете, мир Варлама Шаламова.
Поэтому единственным способом сохранения современности является не ликвидация цивилизации, а приведение ее в балансированное состояние с помощью культуры, то есть – с помощь обозначенных способов производства культурных и культурно-исторических границ. Вполне возможно, частью этого процесса является и рост границ государственных – чем более интегрированным в цивилизационном отношении является мир, тем определенней становится и стремление отдельных этнических и т.п. общностей к тому, что создать свой «полис» и жить самостоятельной государственной жизнью. Однако в этом динамическом процессе есть своя логика и последовательность. Спрос на культурные границы возникает лишь после того, как на территорию приходит цивилизация в полном своем масштабе. Если в городе не бывает туристов, то вы не встретите там и ресторана местной кухни. Если нет глобальной цивилизации, то не возникает интереса и к тому, чтобы воссоздавать и конструировать свою историческую идентичность. Иными словами, историзм, регионализм, внимание к собственной локальной – пространственной и временной идентичности - производят границы в той мере, в какой в этом пространстве разворачивается неисторическая глобальная цивилизация. Если этого не происходит, то современный мир устроен таким образом, что интерес будет вызывать не местная кухня, а недостижимый идеал Макдональдса.