Ульрике Оттингер о фильме «Тень Шамиссо»
Три года, шестнадцать месяцев и двенадцать часов
На 38 Московском международном кинофестивале в рамках ретроспективы Ульрике Оттингер состоится российская премьера нового фильма режиссера «Тень Шамиссо». Чтобы снять этот фильм, Ульрике Оттингер отправилась в многомесячную экспедицию на берега Берингова моря. По воле ветра и волн, ведомая интересом к людям, она добралась до Камчатки, Чукотки, Аляски и Алеутских островов. Здесь, далеко на севере, встречаются континенты – Евразия и Америка, предстают перед глазами великолепные морские и вулканические пейзажи. На такое длинное путешествие Ульрике Оттингер вдохновили труды известных исследователей – таких, как Александр фон Гумбольдт, Георг Вильгельм Штеллер, Рейнгольд и Георг Форстеры, и особенно Адельберт фон Шамиссо. Подобно им она вела путевой дневник и рисовала впечатляющие иллюстрации – это пейзажи, растения, животные и люди. В присущей ей неповторимой манере художника и этнографа она соединяет исторические исследования и наглядные визуальные образы с путевыми заметками и документальными съемками. Прошлое и настоящее неразделимы – так же, как Петер Шлемиль и его тень в «Удивительной истории…» Адельберта фон Шамиссо. Сначала он ее теряет, а затем гонится за ней по всем континентам в семимильных сапогах.
Фильм длиной в 12 часов – настоящее испытание для зрителя.
В день премьеры, когда мы показывали фильм целиком – с 10 утра и до 12 ночи, конечно, с перерывами – ведь зрителям нужно и пообедать, и выпить кофе – все получилось очень удачно. Я была даже немного удивлена, что в 11 часов вечера, когда фильм закончился, так много людей остались и еще целый час задавали вопросы.
Я смотрела фильм на Берлинском фестивале на повторном показе и видела, как во время сеанса некоторые засыпали, а другие выходили из зала и потом через некоторое время заходили снова. Может быть, так и нужно вести себя на просмотре очень длинного кино?
Вообще-то фильм сделан с расчетом на то, что его будут смотреть непрерывно. Но для меня нет никакой трагедии в том, что кто-то заснул на моем фильме. Я тоже иногда могу задремать в кино. На некоторых фильмах жаль засыпать, а на других – не очень.
Но именно на хорошем фильме заснуть легче.
Конечно, ведь на хорошем фильме расслабляешься – в хорошем смысле слова. Или получаешь позитивный заряд. А на плохом фильме, когда заряд не положительный, ты сопротивляешься, и заснуть труднее.
Из трех частей вашего фильма – об Аляске, Чукотке и Камчатке – вторая получилась особенно длинной.
Из этих областей Чукотка наименее знакома западному зрителю, впрочем, и жители Москвы или Санкт-Петербурга, наверное, знают о ней не так много. И когда тема для зрителя совершенно нова, нужно по-другому структурировать материал. Независимо от того, снимаю ли я игровой или документальный фильм, я всегда стараюсь показать контекст событий, включить тему истории – не в классическом смысле краеведческого музея, а так, чтобы было понятно, что это за культура, что за представления у людей, о которых я рассказываю. Например, мы знаем, что в Европе в XX веке были две мировых войны, но что происходило на Чукотке с начала XVI века по 2010 год – об этом, по крайней мере, на Западе, практически не знают. Интересно наблюдать, как параллельно нашей жизни в больших городах там идет совершенно другая жизнь. И как там все меняется: например, из-за изменения климата корабли могут теперь проходить из Мурманска или Копенгагена напрямую, не останавливаясь, до Шанхая или Владивостока. Или что изменится, например, в этом регионе в связи с ситуацией с полезными ископаемыми. То есть у меня был определенный этнологический и антропологический интерес, и таким образом возникла более плотная ткань рассказа, соединившая и культурные представления прошлого, и их изменение.
Сколько всего часов материала вы сняли за время путешествия?
Всего у меня получилось около 130 часов, из них 20 часов – интервью, и потом еще отдельно записи различных звуков.
Как долго вам пришлось это обрабатывать?
Прибавьте к этому работу с текстом: около 300 страниц записей путешественников прошлого – Шамиссо, Гумбольдта, и других, которые я использовала в работе. И мои собственные заметки: во время путешествия я старалась вести дневник, хотя у меня не всегда хватало на это времени. Дело в том, что одновременно с фильмом я готовила выставку – сейчас она идет в Государственной библиотеке. Там представлены дневниковые записи, рисунки, письма Гумбольдта, Шамиссо и других путешественников, привезенные ими артефакты, а на экранах идет мой фильм. Но это не тот фильм, который вы видели в зале. Для выставки я снимала длинные планы, иногда по 20 минут. Там все разделено на 4 части: ландшафты, растения, животные, люди. И план самого фильма у меня уже был готов, нужно было только сначала разделить фильм и выставку, а потом собрать материал. И так я провела в монтажной 16 месяцев, работая буквально каждый день по 12-14 часов. Фильм мог бы быть на 4 часа длиннее, но мы просто дошли до края – и в финансовом, и в человеческом плане.
Полагаю, подготовка к путешествию тоже заняла немало времени. Все ли получилось так, как вы задумали?
Сама тема интересовала меня очень давно, но непосредственная подготовка заняла около трех лет. Знаете, планировать путешествие можно сколько угодно, но всегда случаются неожиданности: вы зависите от транспорта, от погоды. Немногие могут позволить себе такие проекты – тут все может провалиться, а может, наоборот, превратиться во что-то очень необычное.
Были ли у вашего проекта российские спонсоры, какая-то поддержка?
Нет, у нас был только линейный продюсер из России. Мы работали с Юлией Мишкинене и очень довольны этим сотрудничеством.
Знаете ли вы русский язык или языки народов Севера?
Я работала в России раньше и знаю достаточно, чтобы понимать, о чем идет речь – но сама далека от того, чтобы говорить по-русски. Конечно, я работала с переводчиком. Но знаете, когда сидите за монтажным столом, то слышите все по тысяче раз и это отличный лингвистический курс. Так я научилась понимать и даже находить родственные слова в эвенкийском и эвенском языках.
В вашем фильме есть прекрасные пейзажи, вулканы, оленеводы, рыбаки и даже охота на кита – но это совсем не то кино, которое можно увидеть на канале «National Geographic».
Да, и зрители тоже говорили мне об этом. Для них фильм стал не просто возможностью познакомиться с какой-то новой информацией, схватить ее и в удобной упаковке забрать с собой домой. Им пришлось поработать более интенсивно. А что касается пейзажей – мне пришлось немало побегать, чтобы найти нужную точку зрения. Там, конечно, повсюду прекрасно – но я всегда стараюсь поймать, охватить в кадре как можно больше – и с точки зрения настроения, атмосферы и с точки зрения содержания. И это требует, конечно, очень точной композиции.
Говоря о композиции: ваше путешествие вдохновляли тексты Шамиссо и Гумбольдта, а что вдохновляет вас в создании изображений? Это европейский взгляд на Азию?
Я очень многому научилась в восточной традиции: я изучала восточный танец, хореографию, жест, драматургию. У меня западный взгляд, но мне кажется, я способна также смотреть глазами человека другой культуры
Не всегда, но иногда.
Этот интерес начался еще в годы учебы в Париже?
Я начала заниматься этим, когда мне было 19-20 лет. У меня есть работа об архаической драматургии и древних сказителях. Там другая техника повествования, например, чаще используется прямую речь: «И тогда я сказал себе: „Я пойду домой“, – и он сказал, и я ответил», – рассказ у них построен как радиопьеса. Вот и в своем фильме я часто давала возможность людям говорить так, как они привыкли. И потом, когда мы монтировали фильм, мастер по титрам уговаривал меня в переводе сформулировать это покороче, но я отказалась, чтобы сохранить специфику.
То есть сохранять структуру высказывания?
Да. Кроме того, я внимательно изучала и материальную культуру. Сейчас местные жители носят современную одежду, и закамуфлировали таким образом свою национальную идентичность – но я, пожалуй, стала экспертом в том, как старые формы превращаются в новые. Например, в традиционном алеутском костюме были такие специальные красивые защитные козырьки, а современные жители носят обычные кепки – но тоже с очень длинными козырьками. Понятно, что они их просто купили или получили в подарок – но эта особенность костюма связана с той местностью, где они живут: здесь, где солнце подолгу висит низко над горизонтом, глазам нужна защита. Это совсем простой пример, но есть и другие.
Или, например, в фильме вы показываете сцену, где убивают оленя и затем старинную фотографию с такой же сценой – как если бы в двух изображениях повторилась одна формула пафоса.
Определенные вещи действительно остаются на удивление постоянными. Но в некоторых случаях мы использовали сопоставление со старинными рисунками или старыми фотографии для того, чтобы показать различия прошлого и настоящего. Иногда перемены происходят постепенно, а иногда производят по-настоящему шоковый эффект.
Если вернуться к эпизоду с оленем – он выглядит у вас, как сказала одна зрительница, удивительно «гуманным». Возможно, у другого оператора эта сцена получилась бы иначе. Как нужно было снять ее?
Тут все зависит от отношения, от вашего отношения к происходящему. Если вы спрашиваете о технических особенностях съемки, то техника для меня всегда следует за смыслом. Конечно, нехорошо убивать живых существ. Но для нас, городских жителей, это скрыто, мы не видим бойни, а просто приходим в ресторан и едим мясо. Здесь это жизненная необходимость, все происходит естественно, они все тщательно перерабатывают, все используют. И понимая свою вину перед живым существом, приносят жертву. Или сцена, где убивают тюленя: это разрешается делать только с использованием гарпуна и хороший охотник умеет это наименее мучительным для зверя образом. Это не брутально, это их способ добычи пропитания. Даже чувствительный Шамиссо восхищался вкусом сырого мяса.
И вы тоже питались вместе с местными жителями?
Да, не могли же мы еще везти с собой продукты – у нас и так было достаточно багажа.
Каким образом вы устанавливали контакт с людьми, которых снимали?
Просто нужно вести себя цивилизованно. Не вваливаться с камерой с разбега, а строить отношения постепенно. Это не так сложно и люди чувствуют, что мне действительно интересно с ними. Когда я снимаю, то смотрю в окуляр, не умею работать как современные мастера, глядя на монитор. При этом левый глаз у меня открыт, что помогает установить контакт. И всегда предупреждаю: если вам нужна пауза – дайте знак.
А какой камерой вы пользовались?
Сони-5 и Сони-500, у нас было два комплекта. Я пользуюсь объективами с постоянным фокусным расстоянием, только это позволяет получить нужное качество.
Звук в вашем фильме тоже играет большую роль.
Мы везде использовали оригинальный звук, потому что мне было очень важно передать атмосферу. Кое-что не удалось сделать, но мы восстанавливали это потом на монтаже.
Такой фильм, конечно, нужно смотреть на большом экране. Планируете ли вы кинотеатральный прокат?
Да, в Германии фильм выходит в прокат. Он будет разделен на три части, и они будут выходить постепенно, сначала первая – это будет 24 марта, потом через две недели вторая часть, а еще через четыре – третья. А после этого будет возможность устраивать специальные мероприятия, где фильм можно будет посмотреть целиком, например в Доме культур народов мира в Берлине. И показы будут сопровождаться беседами, в которых будут участвовать как кинокритики, так и ученые: этнолог Михаэль Опитц, культурологи Ян и Алейда Ассман, и мы будем обсуждать различные аспекты, связанные с этим фильмом.
В вашем фильме есть эпизод, где рыбаки говорят: нас снимают, это для Германии, так что мы сами этот фильм не увидим. Но наверно, вам было бы интересно показать фильм тем людям, которых вы снимали на Севере?
В любом случае я передам DVD сотрудникам краеведческих музеев, которые очень помогли мне в работе. Надеюсь, они смогут организовать показы.
В этом году на Московском кинофестивале по инициативе и при поддержке Гёте-Института пройдет ваша ретроспектива, где в том числе будет показана и «Тень Шамиссо».
Да, я буду рада представить свой фильм. Последний раз я была в Москве довольно давно, очень интересно посмотреть, что изменилось с тех пор.